Вальтер сидел в углу камеры, погруженный в свои мысли. Он старался вспомнить, когда впервые услышал о Ленине…

Вероятно, вскоре после победы рабочего класса в России. После октябрьских дней семнадцатого года. Грозный клич русского Октября никакими силами нельзя было заглушить, властно проник он и в потрясенную войной Германию. Как же это было? — напрягал свою память Вальтер. — Я повредил себе руку и был счастлив, что могу читать и заниматься… Когда рука зажила и я пришел на завод, мне все показалось каким-то иным. Революция в России, о которой столько спорили, которую многие отвергали, наперекор всему вселяла в людей новые надежды, новым мужеством наполняла усталые разбитые сердца уже безучастных ко всему, равнодушных, тех, кто отошел в сторону. Старый токарь Нерлих все свои вновь затеплившиеся надежды возлагал на русских. Он давал это понять, не отваживаясь сказать прямо. А Гюбнер, справедливый честный токарь Гюбнер, с русской революцией так воспрял духом, что преодолел страх и стал в ряды революционных борцов; Гюбнер первый рассказал нам, заводским ученикам, о Ленине, рассказал так честно и доходчиво, что мы все поняли. Не то что этот ханжа Францен… Но даже Петер Кагельман был сначала против Ленина и русской революции. Говорил, что революция это внутренняя война, а он, дескать, противник всякой войны… Он примкнул к революционному движению лишь под влиянием личных мотивов. Да, Петер Кагельман — чистейший индивидуалист и поэтому только попутчик, хотя он без конца твердил о солидарности и товариществе, воспевал их в стихах и заявлял, что он социалист…

Да, от Гюбнера я впервые услышал о Ленине, позднее о нем шире и глубже рассказывал доктор Эйперт. Гюбнер… Вальтеру казалось, что он видит перед собой лицо этого токаря. Оно совершенно преображалось, когда он говорил о Ленина… А Гюбнер боялся говорить о Ленине, отчаянно боялся. Но когда в январе он призывал рабочих завода объявить забастовку в знак солидарности с бастующими берлинскими металлургами, он уж начисто изжил свой страх. Когда его, арестованного прямо в цеху, уводили, он улыбнулся нам, ученикам, на прощанье и помахал рукой; в те минуты Гюбнер не сомневался, Что в скором времени и в Германии рабочий класс победит…

Надзиратель Хартвиг, сменивший Пеммеринга, вошел в камеру Вальтера.

Вальтер, сидевший скорчившись у калорифера, из протеста не тронулся с места и яростно крикнул:

— Собачий холод! Промерз до костей!

— Думаешь, у меня теплее? — сердито ответил Хартвиг. — Ну, ладно, постараюсь принести тебе на ночь второе одеяло. Гм!.. Вот, возьми прочитай! — Он протянул Вальтеру газету «Гамбургер нахрихтен». На первой полосе, во всю ее ширину, жирным шрифтом было напечатано:

«Преступник Ленин умер наконец!»

Вальтер поднял глаза на Хартвига:

— Радуетесь небось, а?

— Считаю позором, что эта бисмарковская газетенка посмела напечатать такое. — Надзиратель, казалось, был искренне возмущен.

— Ваша хваленая демократия! — сказал Вальтер. — Вы ведь помогаете этим гадам! Не в последнюю очередь тем, что держите за решеткой нас, коммунистов.

— Не сомневался, что ты мне так скажешь. Что бы ни случилось, виноваты, конечно, мы, социал-демократы… Оставить тебе газету?

— Нет, нет! Заберите этот гнусный листок! Вот, если бы вы принесли нелегальную — «Фольксцайтунг»! Но, пожалуй, от государственного чиновника такого демократического режима нельзя столь многого требовать? Не правда ли?

Хартвиг ушел.

Вальтер все сидел на полу, привалившись к калориферу… Как ненавидит Ленина крупная буржуазия! У капиталистов на это все основания. Ленин безжалостно разрушил мир, в котором они жили за счет чужого труда. Власть взял в руки трудящийся люд. Ленин доказал, что мечта об обществе, где нет эксплуатации человека человеком, может быть осуществлена. Это сделал он — ЛЕНИН.

Несколько дней спустя — Вальтер лежал в гриппе на своих нарах — Хартвиг принес небольшую, напечатанную мелким шрифтом, «Фольксцайтунг». Он сунул ее Вальтеру под подушку.

— Думаю, что тебе будет интересно. Но смотри, чтобы никто не нашел ее у тебя. Она, как тебе известно, запрещена.

— Спасибо!

— Кстати… Гм!.. Вот что я хотел тебе сказать… — Хартвиг подошел к двери, высунул голову и посмотрел по сторонам. Хотя в коридоре никого не было, он заговорил шепотом: — Прошлой ночью в «Гамбургер нахрихтен» выбили все стекла.

— Замечательно! — обрадованно воскликнул Вальтер. — А людей этих поймали?

— Ни единого. — Надзиратель Хартвиг подмигнул и с довольным видом покинул камеру.

«Все-таки порядочный малый», — подумал Вальтер. Когда главный врач тюремной больницы заявил, что больница переполнена и что только в случае тяжелого заболевания можно поместить еще кого-нибудь, Хартвиг сказал Вальтеру в утешение:

— Радуйся, что можешь здесь остаться. Тут тебе будет лучше. Если тебе что понадобится, ты здесь скорее этого добьешься, чем в больнице.

II

Уже близилась весна, когда Вальтер получил обвинительный акт. «Дело Вальтера Брентена и его товарищей».

Обвинительный акт означал, что вскоре состоится суд и будет положен конец мучительной неопределенности.

Одновременно с Вальтером обвинялись — Эвальд Холлер и Артур Витт. Артур Витт?.. Вероятно, тот самый, что состоял когда-то в организации «Социалистическая рабочая молодежь», подумал Вальтер.

Как хотелось властям узнать, кто же руководил нелегальной агитацией среди полицейских! Пять раз следователь допрашивал Вальтера. И все время возвращался к одному и тому же вопросу: