Вальтер Брентен строчил листовки, придумывал новые броские лозунги, сочинял стихи и сатирические тексты к карикатурам. С заводов и фабрик, из домовых ячеек приходили коммунисты, и каждый требовал от товарища редактора что-нибудь исключительно оригинальное для своего плаката или собственноручно нарисованной карикатуры. Их удивляло, если Вальтер призадумывался, а не мгновенно выпаливал подходящий текст.

— Ты же редактор, — говорили они. — Неужели тебе трудно сочинить к этой картинке хорошие стишки?

Вечерами Вальтер ездил за город и выступал в деревнях на собраниях и митингах. Домой он чаще всего возвращался уже под утро. Обычно в редакции работа затягивалась до утра, и уже не было смысла отправляться домой. Несколько часов сна на редакционном столе — таким отдыхом приходилось довольствоваться в эти дни.

Это были бои, не дававшие передышки. Бои, в которых вместо артиллерийских орудий действовали пишущие машинки и ротаторы. Из них врага обстреливали не снарядами и пулями, а разящими наповал аргументами.

Всякая политическая борьба стоит денег. И эта тоже не была исключением. Деньги собирали по пфеннигам у беднейших из бедных. Но пфеннигов накапливалось столько, что уже считали марками, потом кредитками и пачками кредиток. Сбор шел на всех заводах и фабриках, на всех улицах. «Чтоб князья и другие паразиты гроша ломаного не получили», — говорили рабочие и отдавали свои последние гроши.

Музыканты и актеры выступали в рабочих кварталах, а потом обходили публику с кружками:

— Жертвуйте на борьбу против княжеского сброда!

Вечерами около казначеев комитета по подготовке народного голосования выстраивались очереди сборщиков, сдававших свою «выручку» за минувший день.

Портовые рабочие Гамбурга показали достойный пример. Полтора месяца они бастовали, требуя повышения заработной платы на каких-нибудь несколько пфеннигов за смену. А теперь вынесли решение отдать в фонд борьбы за всенародное голосование однодневный заработок целиком.

II

Кроткая, заботливая фрау Клингер была вне себя — Кат сказала, что возьмет сегодня с собой сынишку на прогулку. Но как эта добрая женщина ни горячилась, переубедить Кат ей не удалось. Она привезла для малыша все новенькое, решила нарядить его и выехать с ним «в свет».

— Ах, фройляйн Крамер, оставьте ребенка дома.

— Почему? Ведь сегодня такое чудесное воскресенье.

— Воскресенье-то воскресенье, но какое, подумайте сами! Муж говорит, что это голосование спокойно не пройдет. Вчера уже дело доходило до потасовок. Нежданно-негаданно можете попасть в драку.

— Никаких драк не будет, фрау Клингер.

Кат застегнула на малыше темно-красное пальтецо, которое она вчера купила. Оправляя его на ребенке, она сказала:

— За всеми вашими тревогами не забудьте вместе с мужем проголосовать. Каждый, кто не пойдет к урнам, тоже голосует… против себя самого. — Она оглядела со всех сторон Виктора, нашла, что он прелестен, бурно схватила его на руки и крепко прижала к себе. Малыш блаженствовал в своем новом пальтишке и важно переступал коротенькими ножками.

— Тетя Анна, идем с нами! — молящим голоском говорил он и дергал фрау Клингер за юбку.

— Иди, иди, мой хороший, я потом приду.

Держа ребенка за руку, Кат вышла на улицу. С порога фрау Клингер еще раз напутствовала ее:

— Гуляйте, по крайней мере, не очень долго, фройляйн Крамер! Много ходить ему еще нельзя.

Кат направилась в Сан-Паули, на Шпильбуденплац. Она уговорилась с Вальтером встретиться у театра Эрнста Друкера. Сегодня, вдень голосования, Вальтер впервые за долгое время, как он писал ей, освободился на весь день. Виктор храбро семенил ножками рядом с матерью. Он был в восторге от множества красных и черно-красно-золотых флагов, ярких транспарантов, цветных разрисованных плакатов на окнах и стенах домов.

— У-ух, у-ух! — только и восклицал он. — Какой большущий человек! — крикнул он вдруг, показывая на огромное чучело в мундире. Чудовищный его торс, укрепленный между фронтонами домов, раскачивался над крышами. На транспаранте, протянутом через улицу, перечислялось то, что пожелал от республики бывший германский кронпринц:

«Семь поместий в Силезии и Померании, дворцы, замки, охотничьи дома, сверх того — драгоценности королевского дома: бриллианты, картины, бесконечное число безделушек из золота и самоцветов, и вдобавок еще, в возмещение убытков, миллионы марок в устойчивой валюте».

Метровыми огненно-алыми буквами выведенные на транспаранте слова требовали:

«Ни пяди немецкой земли, ни единого кирпича, ни единого пфеннига князьям! Земля принадлежит трудящимся крестьянам и переселенцам! Дворцы и замки — под санатории и детские дома! Деньги — жертвам войны и инфляции и безработным!»

Толпы народа, запрудившие в воскресенье, в день голосования, улицы города, читали и аплодировали. Хлопал в ладошки и маленький Виктор, смеясь и радуясь, потому что вокруг него все смеялись и радовались.