Остальные выступавшие очень дельно говорили о том, как им нужен театр и сколь обеднилась бы их жизнь без него. Больше сторонников той, первой девушки, которая не любит театр, показано не было. А жаль.

Здесь, мне думается, авторы телепередачи вплотную подошли к крайне важному вопросу, который мог бы стать предметом большого разговора. Но для этого надо было бы пригласить еще других противников театра и дать им пошире развернуть свою аргументацию. С тем, чтобы, задумавшись над нею, опровергать. Причем не количеством возражающих и не авторитетом их популярности, а глубокими раздумьями над причинами, которые могли породить кое у кого отрицание театра. Это могло бы привести к конкретным выводам, что надлежит сделать, дабы театр стал нужен если уж не всем, так хоть возможно более широкому кругу людей.

Правда, выступавший в передаче главный режиссер МХАТа заметил, что театру следует говорить зрителю о тех проблемах, которые им приходится решать в жизни. Иначе — и тут он вспомнил слова Немировича-Данченко — «Чайка может перелететь с одного занавеса на другой». Но ведь тогда мы вправе предположить, что для противников театра этот печальный отлет уже состоялся. И улетела упомянутая чайка, в частности, для той, первой девушки, видимо, не на другой занавес, а еще дальше — к иным видам искусства. Ведь не отрицала же эта девушка искусства вообще. Она лишь сказала: «Театр — нет! Кино — да! Современная музыка — да!» Тут бы и полезно послушать других противников театра. Увы. Тем не менее спасибо авторам передача за то, что они нам показали. Спасибо и за повод к размышлениям. Постараемся теперь сами продолжить разговор, который они начали.

Я привел этот пример с телепередачей для того, чтобы, оттолкнувшись от него, придать вопросам, которые были заданы вначале, более конкретную форму. А именно — что же делать театру, чтобы уже неоднократно вспоминаемая девушка когда-нибудь столь же горячо воскликнула: «И театр — да!» Что сказать, за какую струну задеть, чему научить, какой проблемой заняться, чтобы, придя в театр, эта девушка пробыла там с интересом и ощутила прилив духовных сил?

Что сказать? Чему научить? Но, к стыду нашему, заметим, что было время, немало напоучали мы зрителей, какие и где электростанции строить, и каким методом сажать картошку (а если не квадратно-гнездовым, то прощай, любимый!), и из-за каких научно-технических теорий рвать с друзьями, разводиться с женами. Беда лишь, что пока те или иные теории и проблемы с торжеством и к посрамлению противников утверждались в театре, в жизни они уже частенько опрокидывались не только как ошибочные, но даже порочные. (Вспомним историю Бошьяна, например.) А чайка? А чайка улетала, унося на своих гибких крыльях зрителей.

Значит, не все проблемы, над которыми бьются люди в жизни, следует тащить на сцену. И не угнаться, и не понять, и неинтересно. И можно запросто попасть впросак, вроде того посла в древности, который как раз угадал со своим соболезнованием к овдовевшей королеве, когда та собралась вторично замуж. То есть только развернешься вдарить, ан по себе и попадешь. Заметим попутно, что не угнаться было за иными проблемами даже тогда, когда научно-технический прогресс еще не имел таких стремительных темпов и масштаба всеобщности, как ныне. А как же теперь, в век НТР? Да, в том-то и дело, что ни тогда, ни теперь и гнаться за этими проблемами не следовало. И не только потому, что суть иных проблем понимают лишь узкие специалисты (и то спорят!), а всем прочим — головная боль и абракадабра. А главное, потому, что спор вокруг содержания подобных проблем, как бы они ни были значительны, не способен эмоционально увлечь зрителя.

Но что же тогда получается? Если о сути дела говорить — не поймут и не угонишься. А не говорить — главное в жизни людей обойдешь. Совестно, да и неинтересно. Так о чем говорить? О любви? О проблемах быта? И это в наши-то дни, когда все люди — в деле?! Опять — неловко. Но как же тогда классика? «Ромео и Джульетта»? «Гроза»? Наконец, та же «Чайка»?

Тут я должен сделать пояснение. Поймите меня правильно. Зрителю всегда будут нужны «Гамлет», «Ревизор», «Женитьба», «Последняя жертва», «Дети Ванюшина», а также современная советская и зарубежная классика, если эти произведения поставлены и сыграны талантливо. Подтверждение — нынешняя афиша. И это прекрасно. Речь идет о другом. О том новом, дополнительном счете, который предъявляет зритель к театру именно сегодня, в связи с влиянием, которое оказывает НТР на общество. Его не было, этого счета, а появился. И понять его можно, если оценить тот интерес к некоторым произведениям, которого опять-таки раньше не было, а вот — возник.

Я имею в виду, скажем, тот жаркий, почти страстный интерес читателей к «Аэропорту» А. Хейли. Чем объяснить? Детективностью сюжета? Нет. И само описание аэродромной службы читается с неослабным вниманием. Высокими литературными качествами романа? Опять нет. Все понимают — литература эта далеко не высшего полета. А интерес неподдельный. Так почему?

Но мы говорим о театре, а потому обратимся к драматургии.

«Человек со стороны» И. Дворецкого. Любовные перипетии и смотрятся кое-как, да и не в них главная удача автора. А что держит внимание зрителя? Совещание. Деловые столкновения вокруг методов руководства. Опять же — почему?

Пьеса А. Гельмана «Заседание парткома» и фильм «Премия». Ведь все действие — это заседание. Начался спектакль — началось заседание. Кончилось заседание — кончился спектакль. И весь вопрос — о премии. Без любовных линий. Ничем боковым сюжет не подпирается и не утепляется. Зато обсуждение вопроса на заседании всестороннее — от кармана своего до общегосударственного. Тут и политика, и экономика, и совесть — все. И зрители слушают, даже не заметив, что антракта нет. Почему?

Еще пример — пьеса М. Шатрова «Погода на завтра». Опять же все тут поворачивается вокруг метода руководства на автозаводе. И я сам был свидетелем, как это глубоко волновало двух театральных директоров и совсем не руководящих, рядовых, молодых зрителей.

Вот и пойми, не противоречит ли успех этих произведений (а успех налицо) тем соображениям, которые были высказаны выше? Уж если тут не о деле, так о чем же? Жизненно необходимо нам в этом разобраться, ибо тогда мы и уловим ту конкретность, за которой гоняемся. Она и позволит нам ответить на вопросы, которые были здесь рассыпаны.

Так вот, как хотите, а я пришел к выводу, что нет, не о деле говорят эти произведения. А о том, к а к д е л о д е л а е т с я. Причем — и это очень важно, — говорится со знанием дела. А в упомянутых пьесах, кроме того, и о искренней заинтересованностью авторов к тому, как дело делается у н а с с е г о д н я. Именно это обстоятельство и есть то новое, дополнительное, что ныне, в век НТР, нужно и интересно знать зрителю.