Ска не заставила себя долго ждать; Рун не видел, но был уверен, что прежде чем последовать за господином, она оценила опасность. Парень подавил в себе желание резко развернуться — глянуть, что она сотворила с Миком, раз открыла перед ним спину.

Сдержался.

Автоматон сразу же принялась за работу — зачерпнула горсть воды, коснулась языком. Парень поймал себя на мысли, что никогда не спрашивал, зачем подобным ей язык.

Теперь стало понятно.

По золотистому блеску в глазах механической куклы он видел, что по аналитическим блокам потоком бежит новая информация.

— Анализ завершён. Опасность водоёма — критическая. Токсичные манатические потоки, уровень классификации: седьмой.

— Допустим, — согласно качнул ей в ответ юный чародей. — А если брызнуть этой водицей на счастливицу?

Ответа он и не ждал, скорее подкинул тему для размышлений. Стальная дева на мгновение замолкла в недоумении. Рун, наконец, позволил себе обернуться.

Икстли и Лий исчезли — ожидаемо. Виранка может и жаждала больше всего на свете узреть, чем же оно всё закончится, но решила спасать собственную шкуру и личность. Судить её ему было сложно.

Мик никуда не делся. Стоял, что кукла, неподвижно, даже не переминаясь с ноги на ногу. Последнему из Двадцати казалось, что ещё мгновение, и он сможет увидеть тот блаженный рай, в океаны которого навечно погрузился безумец. Иронично, горько подумалось парню: Мик, наверно, заслуживал быть не просто камнем, но памятником человеческому коварству и озлобленности. А единственно верным способом избавиться от него оказалось свести его с ума. Или утопить.

Руну вспомнилась, как снарядом его тогда сбила с ног застенчивая рабыня Читль. Вспомнит ли он теперь когда-нибудь её настоящее имя? Парень сомневался.

Ска напомнит, если что, зло подметил сарказм, давя каплю грусти, что обещала вот-вот разрастись до настоящего моря. Уж кто-кто, а механическая кукла не стала бы удерживать парня от убийства разбойника. Скорее, сама бы приложила к этому руку.

— Недостаточно данных для завершения анализа, господин, — отозвалась механическая кукла и вдруг положила ладонь ему на плечо. — Теперь уже всё равно.

— Ты что, — парень позволил себе ухмылку, — оправдываешься?

Она не ответила — то ли не знала что говорить, то ли пыталась разобраться в самой себе. Рун видел, как беспокойство снедает автоматона изнутри. Не человеческое, абсолютно чуждое и механическое, совершенно кукольное, но беспокойство. Парень выдохнул, понимая, что ничего не сможет с этим поделать. Наверно, будь она живой, он бы бережно заключил её в объятия, шепнул бы пару ласкающих слух глупостей, заверил, что всё обязательно будет хорошо…

Вместо этого он испросил её флягу. Ей не требовалась вода, а сам чародей, как ему казалось раньше, может достать воду разве что не из под земли и в любой момент.

Она носила флягу для него и про запас.

Последний из Двадцати сделал глоток-другой: вода показалась ему на удивление вкусной. Брызнул остатки на руки, сполоснул давно взмокшее от пота лицо. И нагнулся, чтобы набрать воды из озера.

Время в какой-то миг стало похоже на вязкую тину. Разувшись, сбросив сапоги на песок, Рун чувствовал себя глупо, стоя по щиколотки в воде и закрыв глаза.

Воображение решило взять отпуск, а потому парень справлялся своими силами, уныло представляя, как счастливица явится. Сначала придёт куча народа — вся деревня, что ей подвластна. Потом, как богиня, взрезая толпу что масло раскаленным ножом выступит она.

Какой она будет? В виде юной девчонки? В своём настоящем пучеглазом облике? Последний из Двадцати ещё никогда не видел счастливицу — вот потеха! — которой посчастливилось войти в возраст.

Самоедство с каждой минутой промедления облизывалось на бока его уверенности, и нет-нет, да позволяла себе отхватить от неё кусочек-другой. Уплетая за обе щёки, она давилась, но смеялась — голосом привалившегося к дереву Мика. Словно призраки учителей, он жадно метил на их место, заглушая их глас своим могучим рёвом.

Ты жалок и ничтожен. Силы что у быка, яйца что у телка, ар-ро. Она раскусит твой замысел ещё до того, как увидит тебя воочию. Больше всего на свете я теперь жажду только одного — увидеть, как ты послушной игрушкой пляшешь ей на потеху. Пляшешь, смеёшься, радуешься — чтобы издохнуть донельзя счастливым, но паршивым псом.

Она счастливица, ей чуждо человеческое. Она вспомнит, кто и зачем много лет назад приходил сюда по её душу. Вспомнит, как ты уже дважды отринул предложенный ей дар. Для неё ты словно недопитый бокал вина — напоминаешь разве что обиду и упрямое желание прикончить раз и навсегда.

Чтоб не повадно.

Ар-ро.

Ар-ро, угрюмо повторил за голосом парень, чуя, как в воздухе что-то изменилось.

Ветер подхватил запах тины и давно немытых тел, швырнул его юному чародею в лицо.

Перед ним стояла счастливица. Перед ним стояли они все. В тощей, незамысловатой, но полногрудой фигурке, казалось, уместилось сотни две, если не три человек. Рун сглотнул, осознавая случившееся — и всё ещё тая надежду, что ошибся. Деревня, где ещё недавно он видел празднество, весёлые улыбки и слушал бесконечность тишина стала тихой и безмолвной навеки.