Брошенной у алтаря девой она набросилась на него. Из глотки счастливицы полился жуткий, будоражущий визг вперемешку с первобытным рыком.

Ей хотелось мальчишку. Ещё парой минут назад ей хотелось взять его, будто ранее упущенный трофей. Приручить, присвоить, присмирить.

Теперь же ей хотелось добраться до его мягкой, податливой плоти, и рвать её голыми руками — вплетая в его подсознание жуткие ужасы.

Ей было далеко до изобретательности безумки. Всю жизнь она упражнялась в сочинении сказок для малограмотных крестьян, а здесь на зуб ей попался крепкий орешек чародей.

Змеи повалились на Руна с неба, жадно разевая готовые к укусу клыкастые пасти — парень отшвырнул их в сторону, отскочил прочь. Здравый смысл гнал его назад, к спасительным водам озера, но вопреки ему юный чародей спешил на возвышенность, ближе к лесу. Знал, что воды озера для него теперь опасны не менее, чем для противницы.

Окунись он в прохладу воды — и морок сгинет с него. Он не убьёт счастливицу с теми жалкими остатками сил, что были. Не затащит её в воду — она сильней и больше чем когда бы то ни было. Значит, можно было разрушить её мощь только здесь, на её собственном поле.

Проделывал ли старый Мяхар хоть что-то подобное в своей жизни? Призрак неустанно и ворчливо твердил, что он счастливиц и так, и эдак, и растак — не всяким соплям ему класс показывать! Юный чародей не слушал. Из под песка наружу стремились красные, будто от крови, корни. Небо заполонили тучи парящих бесов — уши закладывало от хлопота их крыльев. Голодные до его плоти, они жаждали рвать, кусать, жевать — хоть кусочек, хоть клочок…

Морок, не уставал твердить сам себе юный чародей. На деле же мы стоим по ту сторону видимого, вцепившись друг в дружку, будто влюблённые. А застывшая на месте Ска просто не знает, что делать дальше. Только бы, молил он её об одном, ей не пришло в механическую голову крамольная мысль запросить помощи в остатках Шпиля. Только бы…

Морок, сказал он самому себе, когда не сумел уклониться от очередной атаки летучих бестий; твердолобый бес врезался ему в грудь, выбил дыхание, едва не сбил с ног. Парень ухватил его за витые рога — каким только чудом он не пронзил его ими насквозь? — и что есть сил швырнул наземь. Едва пришедший в себя чертёнок успел разве что поднять голову, прежде чем юный чародей растоптал его, будто жука.

Морок.

Но боль тут самая что ни на есть настоящая.

С счастливицы сползал один облик за другим. Прежняя красота изредка пробивалась сквозь безобразность истинного обличья, но тщетно. Несчастную будто швыряло от одного вида к другому — словно привередливый Архи мял изначальную глину в надежде получить совершенство.

Парень споткнулся, грузно рухнул наземь. Еловая шишка больно впилась в правый бок, беспощадно и будто злого великана кольями кололи успевшие осыпаться колючки. Парень не сразу осознал, что стало причиной его падения. А когда понял — ужаснулся.

Он оказался неправ, огульно обвиняя счастливицу в слабости воображения. Мик — мёртвый и неживой, силился встать, схватив его за ногу. Хватка была холодной и мерзкой. Рун нашёл в себе силы рубануть чародейским импульсом — рука разбойника отвалилась сама. То ли в посмертии он потерял свою неуязвимость для чародейства, то ли счастливица просто не знала об этой особенности.

Вой бестии раздался у чародея за спиной. Страх, такой знакомый и будто родом из детства спрашивал — ну что, ты всё ещё не девчонка? Может, найдёшь хоть каплю смелости оглянуться?

Оглянуться Рун не успел: словно извивающийся снаряд, она врезалась в него. Когти успели полоснуть его по спине, ногам и ягодицам, прежде чем они вдвоём со счастливицей кубарем покатились по земле.

Как две сцепившиеся друг с дружкой собаки.

Пусть ярится, пусть пылает озлобой, что огнём, твердил самому себе чародей. Пока она поглощена собственной обидой, она не сможет вновь окутать его мороком — и высосать, точно так же, как она сделала с Миком.

Боль пульсирующе обжигала, но ещё не так сильно. Шок, вздыхала внутри него Гитра, временное состояние. Как только пройдёт — ты взвоешь.

Рун надеялся управиться раньше.

Он оказался на ногах раньше, чем она и убедился в правоте шальных мыслей. По ту сторону подъема ничего не было. Счастливица лишь рисует мир вокруг себя, или своей жертвы, но стоит той покинуть пределы — как он увидит абсолютное чёрное ничего.

Бестия, раскачиваясь с ноги на ногу, медленно поднималась. Ненависть внутри неё начала гаснуть, голову последнего из Двадцати тотчас же атаковали неуместные видения.

Бальзамом на старые раны они ложились на его душу, спеша унять, утешить, принять и понять. Он ошибался, так было нельзя, но вот сейчас, если он откроется ей — будет счастье…

В этот раз на неё набросился Рун. Схватив за худые плечи, чуя, как когти прошлись по щеке, едва не оторвали ухо, он в обнимку со счастливицей нырнул в пучины того самого ничего.

На миг перед ним открылась полнота чужого счастья. Новая игрушка, кожаный мяч, поцелуй матери, объятия влюблённых, жар первого соития. Чувства текли на него нескончаемым потоком, будто волной. Парню почудилось, что ещё мгновение — и он в нём захлебнётся.