Умереть за неё — честь! Честь? — переспросило насмешливо внутри чужеродное нечто — не честь. Счастье.

Он метнулся, заслонив её собой от смертельного удара. Боль пронзила мальчишку с ног до головы и почти вывернула его наизнанку. Он взвыл, будто волчонок и заскулил побитым псом. Словно ядро, юный чародей пролетел сквозь потолок. Старая древесина норовила наделать ему заноз даже сквозь изрядно истрёпанную рубаху.

Инерция протащила его по земле, ударила о остатки забора.

Бес вынырнул сразу же, едва мальчишка только открыл глаза. В голове бушевал только один вопрос — эта тварь убила её? Нет, отвечали чувства, елеем и бальзамом ложась на больной вопрос. Не убил, ты бы почувствовал. А теперь — дерись.

Исчадие Бледных стояло над ним, словно рок, во всём своём отвратительном могуществе. Бугрились валуны каменных мышц — им не требовался панцирь брони, о них хрустнет любой клинок. Уши пряли, будто у лошади, с рогов валил дым. Из пасти угрожающе торчали шипы клыков — бурая, будто яд, слюна капала с них на примятую, пожухлую траву. Земля под его копытами дымилась.

Из глотки чудища доносился утробный рык. Будто даже эти звуки давались проклятому с трудом и он тряс головой в попытках выдавить их из себя силой. Когтистая лапа потянулась к мальчишке.

Рун сам не понял, как вновь оказался на ногах. Боль не спешила покидать своих позиций, продолжая терзать тело мажонка, но всё же отступала прочь.

Сук, обломок забора прыгнул ему в руку. Заклинание вспыхнуло искрой, пробежалось от обломка до острия. Старая древесина обрастала сталью, крепла прямо на глазах. С залихватским криком, будто вепрь, он бросился на чудовище.

Бес встретил его затрещиной — мокрый обидный шлепок обжёг щеку. Второй удар ослабил руку — новоявленный меч отскочил в сторону. Мальчишка беспомощно повис в хватке великана. Руки и ноги опутывали нити паутины — бес будто обратился в многоногого паука и пеленал мажонка, что муху.

Страха не было, вдруг понял Рун. На плечи ему ложилось разве что покрывало разочарования — он подвёл своё счастье.

И от того было больнее всего.

Младший из Двадцати упражнялся в плетении заклинаний, но треклятый рогач сковал его мощью собственных преград. Плетения, стоило им едва сойтись с друг дружкой в дивном танце, тут же распадались, обвисали верёвками и таяли нерастраченной, сладкой маной.

Паутина забивала мальчишке рот, нос и уши. Словно мешок зерна, его грубовато швырнули наземь.

Рогач хрипел и кашлял — воображение зачем-то подсовывало ему свои видения того, как это происходит.

А потом его будто пронзили насквозь. Мальчишка лишь хрипло охнул, когда из него потянули само нутро. Ему казалось, что вся ясность мыслей, что была до сего момента, скомкалась листом писчей бумаги. Внутри него закричали мысли — о пощаде, отрицании, в тщетных обещаниях расквитаться.

Бес рывком вырвал их из него. Сожаление о утраченном счастье ушло, а его место заняла лишь мрачная, ничего не говорящая пустота. Мальчишка ощутил, как мерзко звенит в ушах, как лица вдруг касается холодный, ночной воздух, а бродяга ветер тащит воистину могильный смрад этого места.

— Ж… ой, шлан… ец? — звуки, в коих он не сразу узнал слова, касались его ушей. Мальчишка потрогал собственный нос — на нём не было никакой паутины. Несмело и не сразу, но он открыл глаза.

Беса не было. Посланец Бледных с огненным взором испарился, растаял и ушёл в небытие. Вместо него над мальчишкой сутулилась суховатая фигурка старого Мяхара.

— Живой, спрашиваю, малец, нет? — Мяхар держал его магической хваткой за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Стонал живот, головная боль напоминала сознанию, чтобы то не торопилось приходить в себе.

Хуже будет.

Рун не знал, куда уж могло быть ещё хуже. Царивший в голове сумбур и хаос собирал вещи, уступая трон осмыслению. Последнее хищно улыбалось и обещало проблемы.

Рун осмотрелся по сторонам и не увидел того, что именно бы здесь не обещало ему проблем. Успокаивал разве что взгляд старика — флегматичный и спокойный. Мальчишка не сразу сумел разглядеть в глубине глаз старика самую настоящую заботу.

Не материнскую, как у матриарха, не учительскую, как у мастера Рубера. Мяхар готов был оберегать мальчишку точно так же, как себя самого.

То есть, никак, скрипнул голосом разбойника сарказм и затих.

Всё стихло, ожидая скорую грозу — буря спешила сюда на всех парах и Рун чуял это всеми фибрами души.

— Живой, нет? — Мяхар встряхнул его сильнее, будто в надеждах, что из карманов юного чародея вот-вот вывалится ответ.

Рун поспешил кивнуть. Тогда и только тогда его поставили наземь. Ноги непослушно подкашивались, младшему чародею казалось, что он заново учится ходить.

Мяхар ругался — на себя, про себя и для себя. Узловатыми пальцами вытирал кровь с разбитой скулы — интересно, спросил мальчишка, кто это его так?