Людей, отъезжавших спозаранку в пригородные поселения, было немного. Огромная, покрытая серой дорожной плиткой терраса, рассчитанная на одновременную посадку в четыре автобуса, практически пустовала, отчего гулко реагировала на шаги изредка торопившихся к автовокзалу пассажиров.

ЛАЗы подъезжали с интервалом в пять-десять минут, готовые сразу же порожняком стартовать по маршруту. Из диспетчерской к ним устремлялась миловидная контролёрша, невысокая, но с грацией балерины девушка, по пути объявляя сгрудившимся возле кассы: «На Михайловку – отправляемся!», «На Родыки – отправляемся!», «На Родниковку – отправляемся!»

Она была как бы сама собой любимая и, казалось, не замечала никого вокруг, чётко выполняя лишь одну поставленную перед ней задачу, а именно, чтобы «обилеченные» не опаздывали на отъезжавшие автобусы. Впорхнув на подножку очередного ЛАЗа, контролёр кивком поприветствовала водителя со словами: «Моих – двое». Удостоверившись, что все её на месте, вручила ему маршрутный лист с пожеланием: «Счастливого пути!». Затем грациозно спрыгнула с подножки и понесла себя обратно в диспетчерскую.

– Она, что, к конкурсу красоты готовится? – спросила Олеся.

– Не-е, метр сорок с начёсом. Там таких не берут, – авторитетно заявила Люська. – Ты лучше скажи, почему она проверила двоих, тогда как в автобусе было четыре человека?

Олеся тоже обратила внимание, что помимо полной светловолосой женщины и белобрысого мальчугана лет семи в автобус сели ещё двое мужчин с удочками. Рыбаки, одетые в зелёные спецовки с логотипом местного хлебокомбината, забрались туда, не заходя в здание автовокзала, когда женщина покупала билеты, а возле дверей мирно урчавшего ЛАЗа стоял ссутулившийся мальчик с грустной миной на лице, втянув голову в плечи. Он был в выцветших шортиках глиняного цвета и белой безрукавной маечке, отчего, видно, находясь без движения, слегка продрог, хотя утро выдалось не прохладное. Солнце только всходило, но его лучи уже вовсю разливали тёплую лазурь сквозь тающие кружева облаков, предвещая жаркий день.

Один из рыбаков, прежде чем сесть в автобус, решил подзадорить мальчонку и, потрепав его по затылку, весело спросил:

– Чё ты киснешь?

– Чё, чё – спать хочу! – недовольно ответил тот.

– Ну и спал бы себе дома.

– Не-е, мамка сказала, что ей надо успеть до работы отвезти меня к бабушке.

– Все продвинутые в город стремятся, а ты – деревня, – пренебрежительно выразился мужчина.

– Чтобы рыбий жир не пить, лучше в село на витамины, – шмыгнув носом, ответил мальчик, явно с чужого голоса.

– Не издевайся над человеком. Залазь молчком, – приструнил рыбака сидевший за рулём пожилой водитель. – Ему и без тебя несладко.

В связи с неокупаемостью местных маршрутов руководство автопарка попыталось было заменить огромные неуклюжие ЛАЗы, сжиравшие на сотню километров более пятидесяти литров бензина, на ПАЗики, но под напором многочисленных жалоб всё вернулось на круги своя.

Обратно автобусы возвращались к восьми часам, чтобы успеть доставить селян на работу или в поликлинику, на рынок или по прочим надобностям. Вот тут-то незамыленному глазу представлялось презабавное зрелище, когда через дорогу, чуть в стороне от автовокзала, возле обшарпанной, давно не ремонтировавшейся общепитовской кафешки, вываливались, словно шпроты из банки, пассажиры. Никто не требовал от водителей, чтобы они подвозили людей на посадочную площадку для проверки билетов, как бывало раньше. А зачем? Официально убыточность рейсов покрывалась за счёт того, что руководство автоколонны выбивало субсидии из местного бюджета. Да и пассажиры к неудобствам притерпелись, не задумываясь о последствиях.

Никому даже не приходило в голову: система, пожиравшая сама себя, доживает последние дни. Могучий советский Колосс дышал на ладан. Люди по-прежнему пели: «Раньше думай о Родине», – а сами лихорадочно запасались спичками и солью. Генетическая память подсказывала: лучше будет, если иметь в чулане мешок сахару и перловки. И хотя архитектор перестройки, как всегда, пытался возводить воздушные замки, его пустые обещания всё больше раздражали народ и, словно мыльные пузыри, лопались на взлёте. Государство чахло с каждым днём. В обществе заработала аварийная система самовыживания. Талоны на продукты первой необходимости и пустые полки в магазинах стимулировали страсть к поездкам в поисках вожделенного дефицита. Правда, на местных маршрутах сильно не наваришься, поэтому в водительском сообществе особую касту представляли междугородники. От них зачастую зависели не только безопасность пассажиров, но и множество заранее не предвиденных дорожных нюансов.

Анапский «Икарус» подошёл минут за десять до отправления. Перед тем как выйти пассажирам, пожелавшим прогуляться во время остановки, из него выбрались водители, сходные по габаритам два клона, с шароподобными туловищами, в белых, словно накрахмаленных, рубашках с расстёгнутыми верхними и на пупках пуговицами. Один из них, лысый, обошёл вокруг автобуса, деловито попинал ногой колёса, перед правым задним открыл багажный отсек, после чего стал проверять билеты у немолодой пары, видимо супругов, прежде чем впустить их в салон. Второй водитель, коротко стриженный шатен с седеющей рябью, понёс маршрутный лист в диспетчерскую. Проходя мимо девушек, поинтересовался:

– Куда направляетесь?

– В Краснодар.

– Идите к кафе.

Помимо брони из двух обязательных для проходящих автобусов мест, да и то, видимо, выкупленных заранее, билетов на анапский не оказалось, о чём объявила кассирша, ознакомившись с маршрутным листом. Толпа у окошка стала таять. Те, кто пошустрей, в основном молодёжь, быстро сориентировавшись, поспешили к автобусу, чтобы договориться с водителями. Лысый всех направлял к кафешке.

Стоявший перед Петровичем мужчина с красной спортивной сумкой на плече решил посоветоваться с кассиршей, как можно быстрее добраться до Краснодара, если ехать с пересадками. Ближайший автобус отходил через час. «Спортсмена» это устраивало, а Петровича нет, и он, огорчённый, отправился к девчатам с намерением предложить им поехать в другой день, для верности заказав билеты в предварительной кассе. Но Люся заупрямилась: