— Верно, учить надо. Так вы, Егор Саввич, готовьте обоз к лету. Много еще возить придется. Кое в чем я вам помогу, но больше на себя рассчитывайте. На свои силы, — и, возвращаясь к началу разговора, добавил: — Людей лишних у меня нет. Посоветуйтесь с Иваном Тимофеевичем Буйным. Он тоже человек с опытом, и тоже, кстати сказать, бывший партизан.

От директора Егор Саввич вышел встревоженный. От хорошего утреннего настроения и следа не осталось. Ругал себя за то, что пошел с дурацкой своей просьбой, вот и нарвался на разговорчик. Пнул со злостью подвернувшуюся собачонку, и она, истошно визжа, помчалась по улице.

— Ты, этого-того, Егор Саввич, зачем животное бьешь? — услышал за своей спиной сердитый голос. Оглянулся — Данилка Пестряков. Не отвечая, погрозил ему кулаком и пошел дальше, ожесточенно разбрызгивая жидкую грязь сапогами.

Случайно или неспроста завел директор разговор про то, где да кем работал, где в гражданскую войну был? Наврал ему с три короба, сам удивлялся, откуда только бралось. А вдруг проверит? Пусть проверяет, поди-ка установи. И Сморчок чертов не вовремя подвернулся. Стыдно было, директор при нем как нашкодившему мальчишке допрос устроил. А зачем про Яшкину женитьбу вспомнил? Каким боком это его касается? Вот насчет комсомолии хорошо, это директору понравилось.

Перебирая в уме весь разговор, Егор Саввич по привычке прикидывал, что ладно вышло, а что плохо. Тревога понемногу улеглась.

В доме пахло тестом, ванилью и корицей. Сладковатый запах шел из кухни, где с утра суетились Мелентьевна и Дуня. Пекли куличи, пироги, плюшки. На столе уже стояло несколько больших блюд с готовыми пирогами. Среди них красовалась глубокая тарелка с горкой крашеных яиц. Настоящей краски нынче не достать ни за какие деньги, поэтому яйца покрасили отваром луковой шелухи, слабо разведенными фиолетовыми чернилами и синькой.

Егор Саввич в парадном одеянии прохаживался по комнате, оглядывая румяные пироги, высокие, с пышными шапками, куличи, среди которых выделялся один — настоящий красавец, испеченный в особой фигурной форме. Сыромолотов с удовольствием думал, как он вернется из церкви уже утром и сядет за праздничный стол.

Время от времени в комнату вбегала раскрасневшаяся от суеты и жара печи Дуня, что-то приносила, что-то брала и бежала на кухню к Мелентьевне. Егор Саввич ласково поглядывал на сноху. Живот у нее округлился и заметно выпирал под фартуком. Недолго остается ждать, где-нибудь летом и разродится. Вот тогда жизнь в доме пойдет по-другому. Внука он будет воспитывать по-своему. Вырастит помощника в будущих делах. К тому времени, надо полагать, все на свое место встанет, придет законная власть. Вот тогда он, Егор Саввич Сыромолотов, и покажет себя. Вот тогда и придет время застолбить участок в лесу, тот, где самородки нашел. Откроет свое настоящее дело, а может, удастся и Зареченский прииск к рукам прибрать. Главное, не зевать. Эх, скорее бы… Как внучонка-то назвать? По деду разве? Будет Егор Яковлевич Сыромолотов. А может, Саввой? Или Василием? Подумать надо и доброе христианское имя дать наследнику. Ежели по-старому, так и выбирать не надо имя-то. Отец Макарий посмотрит, на какой день придется, и скажет, каким именем наречь.

Бывший виноторговец остановился, поглаживая бороду, и нетерпеливо крикнул:

— Скоро ли? Идти время.

— Сейчас, Егор Саввич, сейчас, — отозвалась из кухни Мелентьевна. Она должна увязать в салфетку куличи, и хозяин понесет их святить в церковь.

За окном темно — глаз выколи. Фонарей в Зареченске нет. Сыромолотов ближе подошел к окну и встревоженно откинул тюлевую занавеску. Показалось, вдали мелькают какие-то огни. Они как будто движутся вдоль главной улицы. Что же это? Егор Саввич торопливо снял с подоконника горшки с геранью, примулами и гортензиями, чтобы не мешали, и распахнул створки окна. В комнату ворвался свежий, чуть сырой и прохладный весенний ветер, раздул пузырями занавески. Егор Саввич высунулся из окна и ясно увидел, что огни вдали движутся. Оттуда же доносился и неясный шум.

— Это еще что за наваждение? — пробормотал бывший виноторговец.

В комнату вошла Мелентьевна.

— Вот, Егор Саввич, — начала она и, увидев выставившийся из окна широкий зад хозяина, в недоумении замолчала. — Егор Саввич…

— Подожди, — не оглядываясь, махнул на нее рукой Сыромолотов.

Шум приближался, становился явственнее, можно было теперь разобрать даже отдельные голоса. Огни двигались, то сближались, то расходились. Но что это было, Егор Саввич не мог понять.

— Смотри, Мелентьевна, — сказал, выглядывая из-за занавески. — С чего бы такое?

Экономка подошла к нему, навалилась пышной грудью на спину и тоже высунула голову в окно.

— Господи, боже мой, — зашептала громко. — Да никак люди там.

— Люди и есть. А вот зачем они с огнями-то идут? Кто такие?

— А кто же их знает? Добрые-то люди не стали бы по улицам с огнем бродить.

— Выйду, посмотрю нето, — Сыромолотов нахлобучил на голову картуз.

За калиткой Егор Саввич остановился. Теперь он ясно различил большую группу людей с факелами. Они шли по середине дороги, громко разговаривая и в желтых отсветах огня были видны даже лица. Странное шествие должно было пройти мимо дома Сыромолотова. Он решил подождать и узнать, что это за диковина.

Дул легкий ветер, донося запах гари. Лаяли растревоженные собаки. Из соседних домов на улицу тоже вышли их обитатели и, конечно же, ребятишки, благо час был еще не поздний.

— Порфирий Никодимыч, — крикнул Сыромолотов соседу через дорогу, — что за оказия?

— А хрен ее знает, — довольно равнодушно ответил тот. — Сказывают, будто комсомольцы.

— Комсомольцы? Зачем же им по ночам-то куролесить.

— У сына свово спроси. Он тебе все разобъяснит.

Егор Саввич замолчал: с соседом он был не очень дружен.