Толпа приближалась. Теперь ясно слышались не только отдельные голоса, но и обрывки песни, которую тянуло несколько человек.

— Вот антихристы, вот басурмане, — шептал Сыромолотов, неотрывно смотря на приближающуюся толпу.

Впереди Петька Каргаполов — комсомольский вожак. Отец у него на прииске Новом, коммунист ярый, а сын здесь, зареченской молодежью верховодит. Не зря говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Рядом с ним Данилка Пестряков. С гармонией. Этот-то недотепа чего вышел? Тут же и учителка, Яшкина любовь, будь она неладна, сколько крови из-за нее попортил. И новая докторша с ними, та, которую директор из Златогорска привез. Говорят, будто похаживает он к ней вечерами, любовница будто. Правда или брешут? Тьфу ты, и Федька — казачок в эту компанию затесался. Сопляк еще, а туда же. Сказать надо тетке Васене, чтоб приструнила мальца. И почти у всех в руках факелы, а у кого фонари, мотки веревок.

Чем больше вглядывался в толпу Егор Саввич, тем больше узнавал знакомых парней и девчат. Все молодежь, взрослых среди них нет.

Сыромолотов шарил взглядом по лицам, ожидая и боясь увидеть среди них сына. И он увидел его в самой гуще. Яков тоже пел:

— Яков! — закричал Егор Саввич. — Яшка! А ну, пойди сюда.

Но сын или не слышал, или сделал вид, что не слышит зова.

Да и немудрено не услышать, шум-то как на базаре. Тогда Сыромолотов крикнул идущему как раз мимо Данилке Пестрякову:

— Данилка, вы куда?

— Айда с нами, дядя Егор, — усмехаясь, ответил парень, — тогда и узнаешь.

— Тьфу, обормот! — выругался старший конюх. — И объяснить-то не может.

— Праздник нынче у нас, — отозвался чей-то звонкий голос. — Всех приглашаем на представление. Будет театр. Комедия с трагедией. Торопитесь, пока есть билеты.

Шутя и балагуря, нестройно распевая песни, молодежь прошла мимо. Было их человек пятьдесят, а может, и больше. Факелы, дымя и покачиваясь, удалялись. Голоса затихали. Соседи, хлопая калитками, расходились по домам. И только ребятишки, свистя и крича, бежали следом за толпой.

Особенно усердствовали Сашка и Пашка. Они кружились и приплясывали, размахивая руками, подражая комсомольцам, озорно распевали, исковеркав только что услышанную песню:

Братья Ильины поравнялись с Егором Саввичем, Сашка даже едва не налетел на него и остановился с поднятой ногой, оборвав пение. Сыромолотов бесцеремонно ухватил его за воротник старенького, с чужого плеча, пиджака, подтянул к себе.

— Ты что, взбесился, паршивец?

Сашка испуганно сжался, попытался вывернуться, но рука старшего конюха держала крепко.

— Пустите, дяденька Егор, — пискнул малец. — Я нечаянно, ей-богу, нечаянно.

— Он, дяденька, правда, нечаянно, — поспешил на выручку брата Пашка. — Пустите его, дяденька Егор.

— Я вам покажу — нечаянно, — сердито сказал Сыромолотов. Воротник Сашкиного пиджака затрещал в его пальцах. — Сказывайте, куда бежали.

— Мы за комсомольцами, — охотно пояснил Пашка.

— А они-то куда пошли?

— Да к церкви же, спектакль играть будут.

— Вот богохульники, вот окаянные. Еще чего выдумали — спектакль в божьем храме играть. Да за такое им руки-ноги обломать.

— Пустите меня, дяденька Егор, — опять запищал Сашка.

— Брысь! — старший конюх разжал наконец железные пальцы, и Сашка немедленно воспользовался свободой.

Братья Ильины во весь дух помчались догонять толпу. Через минуту опять послышались их звонкие голоса:

Егор Саввич, не на шутку обеспокоенный, со смутным предчувствием чего-то нехорошего, и может быть, еще потому, что среди толпы увидел сына, вернулся в дом. Торопливо надел поддевку.

— Ну, что там? — спросила Мелентьевна.

— Не узнал толком. Комсомольцы, нехристи, чего-то опять затеяли. Однако к церкви пошли. Не иначе, пакость какую-нибудь надумали.

— Тятенька, я бы с вами пошла.

— Нет уж, Дуня, побудь дома. Тебе теперь волноваться не след. Да и умаялась ты за день-то.

Взяв приготовленный Мелентьевной узел с куличами, Егор Саввич вышел из дома и торопливо зашагал в сторону церкви, стоявшей на взгорье. В том же направлении маячили и огни факелов. Сзади послышались шаги. Сыромолотов обернулся. Его нагонял какой-то человек. Хотел пойти дальше, но решил подождать, посмотреть, кто это. Человек поравнялся, и Егор Саввич узнал соседа, с которым недавно переговаривался через дорогу. У Порфирия Никодимыча тоже белел в руке узелок.