И никто из них в спокойной уверенности распоряжений не почувствовал напряженного волнения, которое вот уже сколько времени не отпускало Коскинена.

Он преследовал удачу, как опытный охотник оленя.

Он не знал отдыха и другой мысли кроме: «Догнать!» Он не страшился сопротивления белых, ни разу не подумал о смерти, но весь внутренне содрогался, когда на секунду ему представлялось, что вдруг лесорубы не откликнутся на его призыв.

Вскоре Коскинен ушел из лесной сторожки.

Через два часа вышли Олави, Лундстрем и возчик. Лошадь по временам проваливалась в снег по брюхо. Они продвигались очень медленно, но вот вдалеке заиграл огнями бревенчатый, на славу срубленный дом, где жили господа десятники и управляющий пунктом с молодою, недавно приехавшей к нему женой.

Итак, они были у самой цели. Они свернули вправо и через двадцать минут очутились подле одинокого барака. Все было в порядке, все шло, как они и ожидали, но их смутил несколько необычайный для этих мест нарядный вид барака.

Они должны были подойти к баракам (два для лесорубов и между ними один для лошадей), находившимся в полукилометре от дома господ.

Но этот барак стоит одиноко.

Олави распахнул дверь и вошел внутрь.

Да, барак был необычен, здесь был настлан деревянный пол и посредине высилась стойка — козлы для винтовок.

— Надо стучать, когда входишь, — недовольно протянул сидевший на койке парень.

Да, здесь, в этом бараке, были настоящие койки с подушками, койки с настоящими одеялами.

— В чем дело? — еще недовольнее спросил другой парень и поднялся навстречу Олави. — Что тебе надо?

— Скажите, пожалуйста, в какую сторону идти к самым ближним баракам лесорубов? — смущаясь, произнес Олави.

Парень лениво пошел к выходу. Олави за ним.

На дворе стояли сани с драгоценнейшим грузом. Около них возчик и Лундстрем ждали Олави.

И только теперь на пороге Олави увидел шюцкоровский знак отличия на рукаве у парня.

— Мы ищем работы, нам на южном участке говорили, что здесь нужны крепкие парни, — громко, чтобы слышали товарищи, сказал Олави.

— Ваши дела меня не касаются! — грубо оборвал его парень. — Вы взяли слишком вправо. Эй ты, что везешь? — обратился он к возчику.

— Картофель, уважаемый господин, — поспешно отвечает возчик.

Парень развязно подходит к саням, приподнимает попону. Под попоной плотным рядом лежит крупный, первосортный картофель.

Парень берет в руку картофелину и внимательно осматривает.

— Странно, что не замерзла.

Из барака, где живут шюцкоровцы, раздается с детства привычный напев: «Наш край, наш край».

— Шапки долой! — командует парень, сбивает шапку с головы Олави и сам роняет картофелину на снег и становится навытяжку.

И так, вытянувшись, в строгом молчании, в вечернем оснеженном сосновом лесу стоят они и ждут окончания песни.

Песня пропета, и парень, забыв о своей важности, говорит:

— Вы, ребята, взяли слишком вправо, бараки там.

Они идут в ту сторону, куда указал парень, и Олави тяжело дышит.

— Опять чуть было у самой цели не завалили оружие, — с видимым облегчением говорит ему Лундстрем, но он не отвечает.

Так они наконец доходят до нужного барака.

В бараке их встречают неприязненно. Другие лесорубы боятся, что они собьют и без того низкую оплату.

Один из них снимает с ног своих мокрую дерюгу и протягивает к огню.

— Видишь, — обращается он к Лундстрему, — кеньг нет и марок нет, приходится ноги в мешки заворачивать…

И Лундстрем не знает, что ему ответить. Он сам сегодня проводит первую ночь среди лесорубов, и все ему внове.

Да, здесь о койках не приходится мечтать, лишь хватило бы места на постланной на землю хвое вытянуть ноги.

У очага возится уже немолодая женщина, стряпуха-хозяйка. Она, пожалуй, единственное в бараке живое существо, встречающее новых пришельцев без затаенного недоброжелательства. Она дает Лундстрему и Олави по чашке горячего кофе.

И пока возчик на улице возится с лошадью, они успевают согреться.

— Как же будем ночевать? — спрашивает Лундстрем и выходит из барака.

Темная ночь встала над миром.

Языки северного сияния колышутся на черном бархатном небе.

Около саней возится рыжебородый товарищ. Немного поодаль спокойно разговаривают Коскинен и Инари. Значит, все идет так, как и должно идти.

Только почему Инари смотрит на него, на Лундстрема, неузнающими, чужими глазами, словно они никогда вместе не плавали на карбасе?

Как далеко ушла та прекрасная печальная осень, когда они везли оружие!