Кайя ничего бы не пожалела, наизнанку бы вывернулась, только попроси он о помощи. Да просто намекни, что был бы рад видеть ее рядом в опасном путешествии, — разве посмела бы отказать? Разве начала бы вопросы задавать или какие-то привилегии для себя требовать? Ведь самым большим счастьем для нее было знать, что она нужна Вилхе. Пусть как друг — о большем Кайя даже мечтать себе не позволяла, — но как самый лучший друг! Без которого Вилхе никак нельзя обойтись. Она же…

— Кайя!.. — его голос выдернул из грез, и она зябко поежилась: все-таки ноябрь в Армелоне никогда не баловал излишним теплом, а Кайя стояла здесь — ни много ни мало — с самого момента их с Кедде отлета. Как и в прошлый раз. Как и всегда, пока Вилхе совершал свои подвиги, она верно ждала его, не смея сойти с места, словно могла этим уберечь от неприятностей. Кайя безумно боялась, что однажды его план не сработает и Вилхе попадет в беду. Драконыш ли нападет или его хозяева — как наказание Кайе за то, что она не выполнила свой долг. Ведь Вилхе хотя бы за этим именно к ней обратился. А мог бы и другую девчонку найти: да хоть каждый отлет новую выбирать — за ним любая бы пошла. Потому что за кем, если не за ним?

Вилхе был не только самым красивым юношей Армелона и сыном народного героя, он и сам уже успел проявить себя, вызволив из беды товарищей, а потом оказав помощь градоначальнику в поимке того самого иллюзиониста, с подачи которого едва не случилась большая беда. Ах, как Кайя переживала, когда Вилхе отправился за ним в погоню: ни есть, ни спать спокойно не могла, и не успокаивало даже то, что компанию ему в этом путешествии составили сразу четверо лучших армелонских воинов. А Вилхе, возвратившись, даже и не понял, как она за него волновалась, и по-прежнему не догадывался о том, что она к нему чувствовала.

Впрочем, к чему ему это? Кто такая Кайя по сравнению с ним? Удочеренная сирота, помогающая названой сестре в пекарне и иногда поющая на городских праздниках. Голос был единственной гордостью Кайи, особенно на фоне совершенно невыразительной внешности и неумения себя подать, но и он не давал ей никаких преимуществ в глазах Вилхе: тот обычно слушал Кайины исполнения очень внимательно и столь же равнодушно. Если и хвалил, то убивающе сдержанно, как будто долг выполнял. Вилхе не любил сцену и по-прежнему не считал лицедейство достойным занятием, так что Кайе следовало радоваться, что он не отрекся от нее после первого же выступления. Она ведь все равно никогда не призналась бы, что ей не хватало денег на покупку подарка к его дню рождения и это был единственный способ заработать необходимую сумму до конца ярмарки, чтобы приобрести у приезжего торговца короткий кинжал с резной ручкой в виде головы дракона. Едва увидев его, Кайя представила, сколь хорошо он будет смотреться пристегнутым к поясу Вилхе, чей отец когда-то умел обращаться ящером, а потом каждый день бегала проверять, не продал ли торговец кинжал. Она пересчитала все свои сбережения, но там не оказалось даже половины требуемой суммы. Тогда Кайя и вспомнила, чем мать зарабатывала на жизнь.

Преодолеть стеснительность оказалось безумно сложно, но желание увидеть у Вилхе свой подарок было сильнее, и Кайя справилась с собой. Запела сначала робко, едва слышно, почти не попадая в музыку, а потом все увереннее, свободнее и радостнее. Песня несла ее ввысь, ограждая от страхов, вырывая у вечной стеснительности, избавляя от надоевшего чувства неполноценности. В те минуты казалось, что она может все на свете. Даже взглянуть в темные глаза Вилхе и сказать, как он ей нужен и как ей хорошо рядом с ним.

Но музыка закончилась, а вместе с ней исчезло и ощущение эйфории. И Кайя не только смущенно потупила взгляд в ответ на похвалу Вилхе — а в первый раз он был непривычно эмоционален, — но и не ответила ему. И выкупленный в самый последний момент кинжал тоже не решилась подарить. Уже два года он лежал среди самых дорогих ей вещей, и иногда наедине с собой Кайя доставала его, грела, гладила, уговаривая себя отдать наконец подарок, придумав весомый повод, а потом снова убирала с глаз долой. Как она объяснит Вилхе такое свое внимание? Кто она ему, чтобы подарки делать? И чтобы рассчитывать, что он захочет их принять?

— В-вы… в-вернулись… — едва не стуча зубами от холода, выговорила она: даже радость от появления Вилхе не смогла согреть. Не то что в первый раз, когда Кайя, забывшись, бросилась ему на шею, повергнув Вилхе в такое изумление, что до сих пор не могла вспоминать о том своем порыве, не утопая в чувстве жгучего стыда. Дернул же Энда не сдержаться! Кайя, конечно, перенервничала тогда совершенно неприлично, а потом столь же неприлично возликовала и не смогла себя вовремя остановить. И, сколько бы ни одергивала себя потом, в глубине души понимала, что не жалеет. Скорее всего, это был единственный шанс оказаться так близко к Вилхе, что даже дыхание его получилось услышать. Почти объятия. Если бы он еще руки сомкнул, а не взял Кайю за плечи, не отодвинул и не принялся с беспокойством заглядывать в пурпурное лицо, спрашивая, не случилось ли чего… Что он ждал в ответ? Конечно, у Кайи все хорошо. У нее всегда все хорошо, на то она и боевая подруга. Не предаст, не подведет, не создаст лишних проблем…

— Вернулись, — кивнул Вилхе и внимательно посмотрел на Кайю, как будто в чем-то нехорошем ее подозревал. В другой раз она обязательно поежилась бы и насочиняла массу причин для подобного изучения, но сейчас холод сковал не только конечности, но и мысли. Хотелось лишь одного — в дом, к печке и под толстое одеяло. — Старались поскорее. А ты… У тебя щеки совсем белые. И ресницы… инеем покрылись…

Кайя попыталась хлопнуть упомянутыми ресницами и порадоваться тому, что Вилхе заметил их у нее, но ни то ни другое ей не удалось.

— Я… з-зам-мерзла н-немного, — с трудом шевеля языком — неужели и он окоченел? — выговорила она. — П-платок п-повязать з-забыла…

У Вилхе стало такое лицо, что Кайя приготовилась услышать обвинения в скудоумии. Он, правда, никогда не опускался до оскорблений, но повод нынче был самым что ни на есть весомым. Это ж надо додуматься практически зимой…

Вилхе вдруг дернул застежки на подбитой мехом куртке, распахнул ее, а потом шагнул к Кайе и, притянув ее к себе, укутал своим теплом.