Мама, ты – самая хорошая мама на свете!

К полудню буран затих совсем. Приходя из школы, дети ели хлеб с молоком. Молоко было, потому что утром, после того, как папа с мамой уехали, дети сбегали за тетёй, и Мунира подоила корову. Она и плиту затопила, и кашу сварила на завтрак. Плачущего Исхака Альфия по пути в школу завела к бабушке Бану, а на обратном пути забрала. К трём часам все дети собрались дома, стали выполнять домашние задания. В доме всё время стояла тягостная тишина. Все молчали, но у каждого в голове стоял один и тот же вопрос: «Живы ли папа и мама, или замёрзли по дороге?» Уроки сделали, выполнили все вечерние дела. Альфия отварила картошку. Пришла тётя Мунира с работы, а её сыновья уже давно здесь. Поужинали молча: поели картошку с квашеной капустой, со сливочным маслом. И стали ждать. « Если папа добрался, довёз маму до больницы, он сегодня вечером должен вернуться», – рассуждали дети. Ждали до ночи. Папа не вернулся. Тётя Мунира ушла к себе, обещав прийти утром. Старшие мальчики и Альфия двух младших положили спать и сами сели за стол в большой комнате. Ждали отца. Все молчали. Никто никого не гнал спать, никто никого не утешал, никто не строил никаких предположений. Дети терпеливо ждали. Спать не ложились.

Наступило утро. Отец не вернулся. Пришла тётя Мунира. Не спавшие ночь дети стали собираться в школу, собирать младших: одного – в школу, другого – к бабушке Бану.

Прошёл и этот день. За скотиной поухаживали, уроки кое-как сделали. Опять наступил вечер. Тревога у детей росла. Никто не мог сказать, где их родители, и живы ли они вообще. За ужином никто не хотел есть. Попили чаю, и всё. Положив младших спать, старшие опять решили ждать отца, сидя за столом. Но у измученных детей уже не было сил бодрствовать третью ночь подряд. Положив голову на стол, все трое провалились в сон, как только сели на стулья.

Карим вернулся поздно ночью. Дети, все трое, проснулись и вскочили, как только распахнулась дверь, молча уставились в отца. Карим, скинув заснеженный тулуп на пол, скидывая валенки с ног, сказал: «Не переживайте, дети! Ваша мать жива!». Альфия громко, навзрыд, заплакала. Она, может быть, плакала бы долго и громко, но Рахим посмотрел на неё зло и цыкнул: «Прекрати сейчас же, дура!» Альфия тут же притихла, хоть и продолжила плакать. Карим велел мальчишкам распрягать лошадь и накормить её, а сам пошёл в маленькую комнату. Дети слышали, как папа с грохотом то ли упал, то ли лёг на пол, и тут же захрапел.

Через два дня трактор почистил дороги. Карим на лошади поехал навестить жену в больнице. Хорошо ехать по расчищенной дороге! Карим всю дорогу вспоминал, как пробирался в райцентр в прошлый раз. Почти всю дорогу пришлось держать лошадь под уздцы и помогать ей пробираться через заваленные снегом места. Много раз сбивался с пути, оставлял лошадь и принимался искать дорогу. Находил-таки. Спасением было то, что в некоторых местах дорога шла по возвышенности. В этих местах дорога была гладкая, скользкая, надёжная: не собьёшься. В такие минуты Карим просто падал на сани, доверившись лошади, и отдыхал. Проверял, жива ли жена. Плакал, почувствовав её еле заметное дыхание. Помогло ещё то, что Карим много, очень много раз ездил в своей жизни по этой дороге. Всю молодость он проездил по этой дороге, то трактористом, то пассажиром. Знал каждый поворот, узнавал каждый кустик, росший возле дороги.

Добрались до больницы только к трём часам дня. Саиду на носилках занесли в приёмный покой. Врачи пришли, осмотрели её, попросили её паспорт, и увезли её куда-то на каталке. Кариму никто ничего не сказал, как будто его тут и не было. Дотемна просидел Карим на скамеечке в надежде, что кто-нибудь выйдет и скажет ему: «Всё в порядке. Ваша жена уже выздоравливает». Но никто не выходил и ничего не говорил. Никому до него не было дела. Поздно вечером Карим вспомнил, что лошадь стоит на больничном дворе, привязанная к забору. В глазах потемнело от чувства вины перед лошадью: вот ведь какая чёрная неблагодарность! Лошадь спасла их, она старалась, а Карим не дал ей ни воды, ни еды, и даже не дал ей отдохнуть!

И всё равно не побежал к лошади. Решил первым делом узнать, как там его жена. Набравшись смелости, зашёл в те двери, куда увезли на каталке его жену. В дальнем конце коридора за столом сидела медсестра. Подойдя к ней, Карим спросил, как состояние у его жены Саиды. «Крайне тяжелое!» – однозначно ответила сестра, не поднимая глаз с журнала, который заполняла.

Карим решил не уезжать до тех пор, пока жене не станет лучше. Он искренне верил, что теперь-то она выживет. Странное дело, тогда ему и в голову не пришло, что куча народу умирает и в больнице. Но тогда он был уверен, что больница – это стопроцентное спасение!

Распрягав лошадь, Карим затащил всё снаряжение в сени приёмного покоя, сани оставил у забора, лошадь отвёл под навес там же, во дворе больницы. Под навесом на гвозде висело ведро, видимо, именно для таких, как Карим. Сходил за водой в больницу, напоил лошадь, насыпал ей овса, сам снова пошёл в приёмный покой. В приёмном покое районной больницы было пусто, удивительно пусто. Но Карим догадался: это потому, что буран. Все дороги замело. Если и есть в деревнях больные, их не могут привезти. Таких дбесшабашных, как Карим, больше нет, видать. Усевшись поудобнее на скамеечку, Карим стал ждать хороших вестей.

Утром ему сказали, что состояние жены очень плохое. Не улучшилось. Но и не ухудшилось же! Значит, будет жить! Значит, Карим будет сидеть и ждать! И Карим ждал. Ждал до трёх часов. Прошли сутки, как жена лежит в больнице, а Карим живёт в приёмном покое. А хороших новостей ещё не было. Прошло больше суток, как Карим ничего не ел, разве только снег на улице. Должны же быть уже хорошие новости! Карим опять отправился к тому столу. Там теперь сидела уже другая медсестра. Карим спросил, как состояние его жены. «Она пришла в сознание, ей оказывается помощь», – сказала медсестра, заполняя так же, как и первая, журнал. «Ну вот, наконец-то! – с облегчением подумал Карим и пошёл к выходу. – Надо ехать к детям!»