что на свете существуют просто дураки!". Я долго

хохотала. Подумать только, что такие люди нами управляют!

Суббота. (очевидно, 8 дек. – Л.Н.) Сегодня у меня была

рабочая суббота. Впрочем, у меня почти все субботы

рабочие. Позавчера привезли очаровательного парня, он

пытался повеситься из-за того, что от него уходила жена.

Сегодня нас посетила сия достойная особа; как ни странно,

действительно достойная. Она сообщила, что ее Сергей и

вправду задыхался в петле, даже высунул язык и закатил

глаза; одного только он не предусмотрел: он так слабо

затянул узел на вбитом в потолок у окна крюке, что тот

развязался, и другой конец шнура, перекинутый через

карниз, свободно свисал вниз – так что даже сымитировать

самоубийство ему как следует не удалось. У Сергея нет

московской прописки – и этим все сказано. "Квартирный

вопрос их испортил". Проговорила с Риммой три часа. Она мне

доказывала, что смысла в жизни нет, а я – что есть.

Воскресенье. Я проснулась в холодном поту. Мне

приснился, в мельчайших подробностях, мой вчерашний

разговор с Риммой – и разбудило меня то, что до меня

вдруг дошло, что жить – бесцельно и бессмысленно! Трудно

описать тот ужас, который я пережила, пытаясь разлепить

глаза – наяву или во сне я потеряла смысл жизни? Какое

счастье, что это было во сне!"

Отношение к жизни и смерти… Я прекрасно сознавала, что отец и мать до сих пор терзаются оттого, что позволили Але работать в Центре, где большая часть пациентов – самоубийцы, только что вытянутые с того света или потенциальные… И притом не явно сумасшедшие, нет – среди них есть и абсолютно нормальные, и просто с неустойчивой психикой, и психопаты – но такие, которые вполне могут жить среди здоровых, а не за стенами больниц для душевнобольных. Нет для человека ничего более заразительного, чем настроение окружающих, и для Александры с ее меланхоличностью и чувствительностью общение с такими людьми было, конечно, чревато тем, что она слишком часто для ее хрупкой психики думала о смерти, притом о добровольной смерти, а от мысли до деяния – один шаг… Меня родители совершенно не боялись отпускать к Богоявленской – у меня слишком много здорового эгоизма и интереса к жизни во всех ее проявлениях; более того, я подозреваю, что для хорошего психиатра у меня чересчур стабильная, чуть ли не дубовая психика – я слишком люблю себя, чтобы вживаться всей душой в проблемы и горести других.

Посмотрим, что еще там пишет Александра о смысле жизни…

"11 дек. Римма подружилась с "афганской матерью"

Киреевой; им обеим очень плохо, но они друг друга

морально поддерживают. Когда я разговариваю с Киреевой, у

меня у самой сердце разрывается… Ее единственный сын,

по образованию фельдшер, вполне мог бы отсидеться где-нибудь

в тыловом госпитале, но добровольно вызвался

на передовую. Через две недели он подорвался на мине, и

уцелевшие кусочки прислали Киреевой в цинковом гробу. Она

пытается утешить себя тем, что сын ее был героем, и в

военкомате ей вручили орден. Я ей поддакиваю, а про себя

думаю: какая глупая, нелепая, бездарная смерть! Погиб за

нашу афганскую родину! Я уговариваю ее, что жить – надо,и

чувствую себя при этом преступницей: зачем ей жить? Никак

не могу разобраться в психологических причинах

депрессивного состояния Риммы. Очевидно, это что-то

внутреннее.

13 дек. Сегодня нас осчастливила своим посещением Г.П.

Как всегда по четвергам, все сотрудники присутствуют в

обязательном порядке на ее консультациях, что понятно, и

на разборках, что крайне неприятно. Больные все

неприсмотренные… Косолапов докладывал историю болезни

Риммы и в качестве предварительного диагноза назвал

шизофрению; мадам, естественно, с этим согласилась. Меня

это возмутило до глубины души! Все они, психиатры старой

школы, такие – если что-то не укладывается в их

закостенелые представления о норме, то они тут же лепят