— Можно подумать, что я этому рада, — огрызнулась я.

— Да ты не сердись, — примирительно произнес мой бывший возлюбленный, — я это к тому, что нам теперь волей-неволей придется встречаться до тех пор, пока я во всем не разберусь. Как ни крути, ты все-таки свидетельница… Так вот, я тебя об одном попрошу: не очень афишируй наши с тобой отношения, чтобы не усложнять мне работу.

Ах вот в чем дело, оказывается!

Я пожала плечами:

— Да лови ты своего маньяка, ради бога, мне-то что до этого. Правда, было бы, конечно, лучше, если бы ты его поймал побыстрее… И не бойся, я никому не стану рассказывать, какие «нежные» отношения нас связывают, было бы чем гордиться…

— Ну вот и замечательно, — обрадовался он, — тогда больше не стану тебя задерживать.

С этими словами мужчина моих несбывшихся снов беззаботно мне подмигнул и, посвистывая, направился к своему «жигулю», а я осталась на платформе. Хоть я и обозвала его старым козлом, легче мне от этого не стало.

А потому, возвращаясь в дачный поселок, я всю дорогу крыла его последними словами, только уже мысленно.

Раз пять прокрутив в голове все известные мне ругательства, я иссякла, а посему заняла себя другими размышлениями. А подумать мне было о чем. Как вам, например, недавнее заявление моего вероломного любовника насчет того, что он уже полгода пасет маньяка, который якобы может быть причастен к убийствам в Дроздовке? Что-то мне невдомек, при чем здесь тогда томящиеся в заточении вдовый банкир и кудлатый шабашник?.. Даже если среди них и есть маньяк, то кто-то один. И потом, оба убийства произошли в течение одной недели, а Андрей ищет маньяка уже полгода, какая-то абракадабра получается.

Нинон, вопреки моим ожиданиям, отнюдь не тосковала в одиночестве, а потчевала кофием местного Анискина, который уютно расположился на террасе, прямо как родной. И, судя по всему, не только кофием (я заметила на столе еще и початую бутылку коньяка). Кроме того, они с Нинон о чем-то мило и непринужденно беседовали, будто закадычные приятели. Я опустилась в плетеное кресло и составила им компанию, правда, от коньяка предусмотрительно отказалась.

— Странный какой-то этот следователь из прокуратуры, — обронила Нинон, подвигая поближе к Анискину вазочку с печеньем.

— Московский выскочка! — с нескрываемым презрением отозвался о моем бывшем любовнике Анискин. — Мы их тут таких видали-перевидали… Только и горазды из себя Шерлоков Холмсов изображать, а как до дела, так ничего не умеют. Он, видите ли, маньяка ловит, не терпится ему повышение по службе заработать. А какой тут маньяк, обычная бытовуха!

Нинон покачала своей «ржаной» головой:

— Значит, все-таки Остроглазов сам свою жену того?.. Только когда же он успел?

— Да при чем тут Остроглазов! — Местный Анискин аппетитно хрустнул печеньем. — Это молдаванин ее приговорил.

— Что? — Мы с Нинон переглянулись. — Он признался?

— Сейчас, признался, — усмехнулся Анискин, — что он, дурак, признаваться? Он, конечно, отказывается, только против него неоспоримые улики имеются…

— Да ну?! — воскликнули мы с Нинон в один голос.

— В том-то и дело, — самодовольно заявил местный Анискин, — часики золотые в кармане его спецовки нашлись, очень приметные часики, с другими не спутаешь…

— Золотые? Браслет в виде змейки? — охнула Нинон.

— Они самые, — кивнул участковый, — а вы что, тоже про них знаете?

— Видела у Ирины, — сказала Нинон, — очень красивая вещица, обращает на себя внимание…

— Вот и парень этот, видать, тоже… обратил внимание, да как золотишко блеснуло, совсем одурел. А может, он и правда в несознанке был, он ведь тогда так набрался, что на следующее утро лыка не вязал. Они же в тот вечер на троих, считай, ящик перцовки прикончили. А этому еще мало показалось, бегал к ларьку, хотел в долг у Сеньки еще водки взять, а тот ему отказал. А молдаванин, говорит, разозлился страшно, ругался почем зря… А на обратном пути ему и попалась банкирша со своими красивыми часиками…

— Тогда почему банкира в кутузке держат? — полюбопытствовала я. А что, вполне логичный вопрос.

— Банкира? — Анискин поскреб пятерней затылок. — Да в таких делах всегда подозрение сначала на мужа падает, вот его и взяли.

— А чего ж теперь не выпустят?

— — Да выпустят его, выпустят, — отмахнулся он от меня, — не сегодня-завтра, не переживайте.

Я вспыхнула:

— Да я и не переживаю, просто как-то все странно. Взяли, потому что так принято, когда убийца совсем другой… И еще… А та, вторая женщина, про которую в листовке написано, ее что, тоже молдаванин убил?

Анискин поскучнел:

— Ох, какие вы скорые, так вам сразу все и выложи. Прыткие, как тот московский следователь: пришел, увидел, победил. Мы всю работу сделали, а он теперь будет отчитываться, что маньяка поймал. Хочет, чтобы про него в газетке пропечатали и портрет в анфас поместили. Рожа-то у него смазливая, только в нашем деле рожа не главное, надо, чтобы в котелке смекалка водилась…

— Это точно, — поддакнула Нинон, — я же говорю, странный он какой-то. Пока мы разговаривали, он то бледнел, то краснел и глаза все время в сторону отводил. Не люблю я, когда глаза отводят…