Шрифт:
– А что стадо оставили, ничего? – спросил я всю компанию новых знакомцев, про которых я как будто уже всё понимал и знал их не меньше пары лет.
Между нами не возникало никакого опасения или напряжения, как при встрече местных с приезжими. Им не жалко было ни степи, ни солнца, ни рыбы – я от всей нашей компании выражал им реальное уважение и был открытым. У меня, как деревенского потомка по бабушкам-дедушкам, было внутреннее стремление соотносить себя с полевой жизнью, хотя бы психологически быть способным органично встроиться в малосемёновские будни, пройти с ватагой молодёжи да с песней по порядкам Малой Грязнухи… (Порядок – старорусское поименование улицы, Малая Грязнуха – деревня бабушки по материной линии в Прихопёрье.)
К стаду. Животные откочевали на удаление в полкилометра, но оставались в кучном положении. Две собаки ровно лежали по бокам гурта, периодически поднимая голову и оглядывая хозяйство.
– Ничего, – ответил один из мужиков. – Никуда не денутся. Нас не боятся, а вот Эльвина да. А нам с ним спокойнее.
Купальщики наполовину оделись и подтянулись к нам.
– Вода прямо горячая, не остужает! – поделился Эльвин.
– Да в целом пора горячая! – непонятно про что попытался пошутить Сапог, и уже не Эльвин, а сами мужики на него зыркнули.
Я не знал, про что спросить, и тоже неловко выступил: «А на сбор, который сейчас идёт, чего не пошли?»
– Ну, надо же кому-то коров водить! – резонно сказал самый старший, наверное, мой ровесник, но в дремучей бороде и в целом в дедовском образе. – Наше сельское дело нельзя ни на день бросить. Вот бы к нам сюда бойцов, не туда!
– Ну, я их туда не посылал!! – зачем-то закричал Эльвин, который в это время надевал майку, но не мог не поучаствовать, а через мгновение вынырнул из выреза горловины с перекошенным лицом.
– А кто их туда посылал?! – так же громко, не поворачивая головы от реки, сказал Олег. (Потом он на обратном пути расскажет, что в тот момент очень захотелось дать товарищу …, а Олег может).
Хорошо, в это время залаяли собаки: в стаде началась небольшая свалка. Пяток коров пихались друг с другом, вовлекая в коловращение других.
– А, снова Брыкуха чудит! Я сам.
Эльвин вскочил в седло.
– Кнут забыл! – крикнул вдогонку ему Сапог.
– Я так.
– Всегда в стаде есть буйная скотина. Старается перетянуть на себя! Непонятно зачем. Не может по-другому! – скороговоркой отчитался извинительным тоном младший среди старших, и мужики быстрым шагом пошли следом.
Через минуту пастушок на коне врезался в гущу рогатых, но безобидных животных. Поднялась пыль, мычание и блеяние стали громче, шум умножился собачьим лаем и человеческими криками. Даже рыбаки отвлеклись от поплавков. Пастушеское сражение, а потом наказание стада продолжалось и продолжалось.
– Смотри-ка, его даже коровы слушаются! – сказал Александр сквозь сигарету.
– Прямо шайтан! – подтвердил я.
– А место хорошее показал! – похвалил Эльвина Олег.
Тучки приблизились к нам, тоже сгуртовались, плыли в неопределённом направлении, верно примечали, куда им лучше пролиться. Вялый гром без молний предвещал сухую грозу – я такие не люблю, уж громыхнуть так громыхнуть. Стало свежее, уже хорошо. И сразу, по краю степи, не намечаясь задевать нас, начался дождь.
– Интересно, в кого человек вырастет?! – начал рассуждать я, обращаясь к природе, поначалу вслух, потом про себя. – К чему стремится? Почему не ценит людей? Даже не то, чтобы ненавидит, не любит и, видимо, не полюбит. От какой нелюбви порождается такая агрессия? За какие пределы готова она выплёскиваться? И похоже, она нескончаемая, за одной волной сразу приходит другая… Зачем такое?!
Вспомнился Сэлинджер: «Я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались…».
Здесь же я видел прорастание другого – что, стоя на таком же краю, толкает человек в пропасть коров и овец, всех, кто попадается под руку. Тех, кого миновала ловушка, он догоняет, ловит их и сталкивает с края. Даже рискуя сорваться сам, быстро и неустанно двигается – когда пешим, когда на коне – сваливает тысячи и тысячи вниз!
Умаление фенечки
Я счелъ нужнымъ сказать всё это потому, что мн? придется говорить сейчасъ о такихъ деликатныхъ вещахъ, на которыя нечисть обыкновенно накидывается всегда съ особеннымъ усердіемъ, извращаетъ смыслъ словъ, фактовъ и выводовъ, заключеній, и надъ безсов?стно оклеветанной жертвой-книгой, вопіетъ ана?ему или, по м?р? усердія, даже подлаживаетъ подходящія статьи уголовнаго кодекса.
Конечно, со вс?мъ этимъ пока ничего не под?лаешь – ея время и она, нечисть, это знаетъ. Никакія оговорки отъ нея не спасутъ, но я и пишу эти строки не для огражденія себя, а для читателя, къ которому обращаюсь съ усердной просьбой, никого не слушая, пов?рить мн?, что кром? самой искренной и строгой правды я ничего не положилъ въ основу этихъ очерковъ…
Сергей Терпигорев, роман «Оскудение»
Полное название, так и хочется сказать «сего», рассказа задумывалось как «Умаление фенечки (заветной)», но, поскольку смысл развёрнутой формулы станет понятен в ходе его прочтения, заглавие останется кратким и, дай Бог, закрепится в памяти совсем как «Умаление».
Во-первых, стоит пояснить значение этого ключевого для нынешнего текста слова. Его можно встретить в наиболее распространённом и практически единственном живом хождении в сочетании «умаление достоинств» – тогда оно становится интуитивно понятным. Само же по себе слово уже не встречается, между тем, эти явления, умышленного или по обстоятельствам принижения-уменьшения, растут и множатся, день ото дня, век от века.