Я был настолько уставшим, что не мог выстраивать какую-то легенду в мыслях, а говорил как думал.

– Это нормально. Любой мужик задумывается о самоубийстве. А кто этого не делал – сумасшедший!

В молчании жены оказалось больше слов, чем можно было ожидать. Давно мы так не общались! Мне понравилось.

В относительной тишине донеслись новости из работавшего в зале телевизора: «…ценю такое внимание от собственной Родины».

– Какой идиот! – прервал я молчание, узнавая по голосу одного из корреспондентов и уверенно ругая его. – А ведь журналист. Когда человек говорит «собственная Родина» как словосочетание – это значит, что он разделяет внутри себя эти понятия, отделяет себя от Родины.

– Да, согласна, – Лия положила в успокаивающем жесте ладони на мою свободную левую руку. – Но ты, пожалуйста, потише. Соседи могут услышать.

– Ну, ты хотя бы с ума не сходи!

– Я, может, тоже тут задумываюсь…

За окном почти одновременно завыли две сирены. По характеру звука можно было предположить, что разные службы мчатся по шоссе навстречу друг другу. Звуки нарастали, наслаиваясь друг на друга – ждать стало невыносимо. Я заткнул уши, но тревожные сигналы всё равно прорывались. «Когда уже вы столкнётесь и начнёте разъезжаться?!»

Чтобы хоть как-то бороться с ожиданием, я начал обратный отсчёт: «Девять, восемь, … три, два, один». Но потребовалось повторить: «… три, два». На новом счёте произошла кульминация этой никем не написанной городской увертюры – сирены слились на пике, ворвались в ночи во все дома, а затем столь же долго эти звуки удалялись, но стало уже легче.

– Как кисель? – супруга всё-таки у меня мудрая.

Она подошла к плите и что-то там колдовала неочевидное.

– Кисель офигенный! Как из солдатского пайка!

Комплимент вышел неловкий. Я-то имел в виду, что это, наоборот, хорошо, мы даже на учениях ели брикеты киселя просто так, сухими.

– Ага. ЭС-Пэ-эС! Завтра налью тебе с собой, – сказала она не поворачиваясь.

Это её свойство говорить, стоя к человеку спиной, мне и большинству друзей не нравилось. Но, собственно, так же, не поворачиваясь к людям лицом, с нами общалась система – почему бы нам не ретранслировать раппорт.

С недавнего времени сны стали по значению равняться реальности – по смыслу и плотности переживаний. Многие оказывались интереснее и как-то нужнее, чем личные, не говоря посторонние, действия.

«Если там можно видеть сны, тогда вообще не о чем беспокоиться!» Стоило беспокоиться только о детях. Не зря же господь возложил деторождение на своих потомков – а мог бы продолжать творить их из себя. Все были бы прямыми потомками, но люди ходили бы тогда пустыми и обессмысленными.

С сыном мы пересеклись утром на две минуты. Я уже обувался на выход, а он только встал.

– Привет, па! – он обнял меня, полностью прислонившись, как будто ещё досыпая на мягком мне.

– Бодрое утро, боец! – я потрепал его по лохматой после сна голове.

– Не называй его так! – донеслось из ванной через полуоткрытую дверь.

– А чего? – я угадал мысль жены.

– Воевать он не пойдёт! – Лия на полтона повысила голос.

– Да ему ещё три года до возраста! – держал я оборону.

– Ну всё это может затянуться… до бесконечности.

– Что есть, то есть, – согласился я со вздохом.

– Так, ребята, вы чего с утра?! – по-взрослому прервал нас сын.

– Не пойдёт. Будем считать, я за него отслужил! – я посчитал, что поставил точку.

– Вот именно! – супруга выглянула из ванной с намыленным, не похожим на себя лицом.

Сегодня, как обычно, необходимо было продумать и предложить три контрхода для ведения информационной войны – на реальные или, если недоставало таковых, придуманные факты и события. Каждый из распределённой экспертной группы – а сколько нас было всего, никто не знал, – делал это ежедневно к девяти утра. Затем отбирались лучшие идеи, и их сразу можно было видеть, слышать и читать по всем нашим каналам. Судя по тому, что мои разработки выходили в эфир два-три раза в неделю, группа составляла человек двенадцать (под руководством современного «иерусалимского мессии»).

Огромный зал ситуационного центра был оснащён разнообразными мониторами, светился отовсюду огнями, но жил негромко, урчанием суперкомпьютеров и приглушёнными – в гарнитуры – разговорами военных всех званий и родов войск. Гигантское пространство, казалось, было без опор и даже без потолка. Приходилось специально вглядываться, чтобы разобрать цвет и рисунок на потолке. Там было светлое небо в лёгких облаках, и по нему двигались красные и другие контрастные самолёты и планеры. Они всё летели и летели к нам из дальнего прошлого, не останавливаясь в настоящем, в ведомое только им одним будущее.