Шрифт:
— Тебе кто это сказал? — спросил Великанов вставая.
— Они, немцы…
— А! Понятно!
Оник еле удержал руку Великанова.
— Пошли, пошли! — потащил он его прочь.
Бакенбард поплелся дальше.
— Я его убью! — через некоторое время решительно сказал Гарник.
— И следует уничтожить эту собаку, — поддержал Великанов.
— Верно! — согласился Оник. — Только надо сделать это тихо, без шума. Я было испугался… опять чуть драка не вышла. Неужели вы не понимаете: он — немецкий шпион. Это он выдал комиссара и Размика.
— Как видно, и ту пятерку расстрелянных выдал он, — сказал Великанов.
— Поэтому, — сделал вывод Оник, — ни в коем случае нельзя горячиться. Такие дела быстро не делаются. Тут надо все хорошо обмозговать. Сегодня я наведу справки, где он спит. А потом и решим.
2
Они спали под открытым небом, плотно прижавшись друг к другу.
Иван на этот раз лег посредине, Оник и Гарник по бокам. Но никто не мог долго сомкнуть глаз.
Небо было ясное, звездное, воздух прохладен.
За ночь Великанов несколько раз бегал в кювет.
— Что с тобой? — спросил проснувшийся Оник.
Великанов недовольно буркнул:
— От твоих трав рези в животе…
— Ну, нет, — даже обиделся Оник, — от них живот не будет болеть. Признайся, — спросил он, помолчав, — мяса попробовал?
Великанов ответил не сразу.
— Немножко, — виновато признался он.
Оник встревожился:
— Хорошо бы тебе «в ригу съездить», Иван!
— Со мной и с пьяным этого никогда не бывало.
— Пойдем, научу…
Они ушли в кювет и когда вернулись, при тусклом свете луны на щеках Великанова сверкали от напряжения слезинки.
— Ну как, Ваня? — усмехнулся Гарник.
— Как будто полегче. Всю душу вывернуло…
— Ложись, усни! — заботливо подвинулся Гарник. Ему вдруг захотелось сделать что-то хорошее этому русскому парню, который так заботился о нем в пути.
— Положи голову на мою руку, — предложил он, — так будет удобнее.
И, не дожидаясь ответа, он сам сунул руку под голову Великанова.
— Ничего, ничего, спи!
Долго они не могли уснуть.
Со всех сторон доносились стоны и проклятья. Пленные, съежившись от холода, группами лежали на земле: некоторые словно призраки всю ночь бродили по лагерю.
Часовые изредка постреливали — должно быть, от скуки.
Друзья уже начали засыпать. Их разбудил какой-то человек. Вытянув вперед руки, он шел прямо на лежащих.
— Дай-ка новую рубаху, мать! — громко проговорил он. И наступил на руку Оника.
— Ты что, ослеп, приятель?.. Не видишь, люди лежат?
Человек упал. Не поднимаясь, он стонал и бормотал что-то несвязное.
— Он в бреду, ребята, — сказал Оник.
— Послушай, братец, что с тобой? Кто ты? — потряс он упавшего за плечо.
Пленный молчал.
Он взял его руку и проверил пульс:
— О, да он весь горит! Температура наверное под сорок. Вероятно, у него тиф. Мне говорили, что тут есть тифозники… Надо его положить в сторонку, — он может и нас заразить.
Оттащив больного на несколько шагов, Оник постоял около него и, возвратившись, сказал:
— Долго не протянет, бедняга! Помочь тут нечем. Тифознику нужен специальный уход, лекарства, усиленное питание…
— Пи-та-ни-е? — переспросил Великанов. — Какое?
— Кажется, молоко надо. Еще слышал, лимоны дают…
— Лимоны — их в ваших краях много, говорят?..
Незаметно для себя голодные друзья снова перешли на разговор об еде, о тех лакомых вещах, которыми так богата далекая родина.
— Я вот до сих пор не видел, как растет виноград, — вздохнул Великанов.
— А орехи, сливы, гранаты или инжир видел когда-нибудь?
Великанов не только не видел: он даже понятия не имел, что такое инжир.
— Инжир ни на что другое на похож, — вдохновенно начал объяснять Оник. — Описать его невозможно. Он очень нежен и ароматен, даже жевать не надо, сам тает во рту. Вот и тута вроде него.
— Что за тута?
— Да ты, Иван, о самых вкусных вещах на земле ничего не знаешь! Интересно, что же растет на вашем севере?