Волна судороги прошла по телу Мелькора, и я повернулась к говорящему.

Мать погибшего напряжённо и строго смотрела в искажённое болью и гневом лицо Рона, на котором явственно проступила решимость вернуться туда. Туда, откуда привезли вещи Халета, где оборвалась жизнь его друга.

Не помню, как оказалась рядом с мужем и стиснула его ладонь. Каждая клетка гудела набатом его немой ярости и непролитых слёз.

— Даже не смей! Даже не смей! — мысленно повторяла слова женщины, оплакивавшей сейчас самую страшную в жизни потерю.

Наступила такая тишина, что стало больно ушам. Весь мир как будто замер в минуте молчания. Рон повернулся к памятному ларцу, бессильно поднял глаза ввысь.

— Синее небо, вдруг, выцвело ситцем… — строки сами собой начали складываться в голове.

— Взмыло — опало, свечою задутой.

Сердце сыновнее — белая птица

С криком окно разбивало в то утро.

Солнце укрыла белёсая проседь -

Чёрные вестники у белостенной.

Боже, мы просим. Мы, гордые, просим:

Будь милосерден к новоявленным.

Говорила негромко, всё вокруг плыло, как в ватном тумане, и даже не поняла, почему вслух. Но услышали все. Мелькор и Рон смотрели на меня так пристально и серьёзно, будто открыли для себя новую, неизвестную Тину. Младший до онемения в костяшках ответно сжимал мою руку. Отец погибшего благодарно прикрыл веки и слегка кивнул, словно произнося наше «Аминь».

Церковники тоже расценили этот жест, как сигнал к службе и вышли вперёд.

Тягостное состояние охватило всех. Не слышно было привычных звуков смешливой переклички и посвистов возниц, вечером на привале скупые разговоры сводились исключительно к делам.

Рон на ужин не вышел и от еды вообще отказался. Ульмо бил тревогу — младший так тяжко переносил полученный удар, как будто сам чувствовал себя виноватым в смерти друга.

Я взяла его тарелку и, наказав никому носа не совать в карету, сама отправилась к Рону. Хотя, если честно, вообще не представляла, чем могу ему помочь и как вести себя в подобных ситуациях.

Ридгон сидел прислонившись головой и плечом к стене, устремив немигающий слепой взгляд в окно.

— Тина? — блёклым голосом отреагировал он на моё появление.

— Я. — быстрым взглядом оценивая обстановку, подтвердила его вопрос.

— Рон, так дело не пойдёт. Понимаю, что тебе сейчас не до меня, не до еды и вообще не до чего, но пожалей отца, ещё немного, и ты угробишь себя вконец. — чуть придвинула тарелку к нему.

— Тина, я не из вредности или капризов. — не меняя позы, ответил Рон, — Я просто не могу сейчас есть.

— Понимаю. Но не отступлюсь. Мёртвых не воскресить, прости за прямоту и безжалостность этих слов, но ты — воин, ты видел смерть не раз и должен понимать, что нельзя вот так загонять себя в отчаяние. Даже в память о них.

— Не волнуйся, пожалуйста, и отцу передай, что я справлюсь. Просто дайте мне немного времени. К утру постараюсь взять себя в руки и не пугать вас своим состоянием.

Ну что вот ответить ему на это?

— Знаешь, — Рон вдруг повернулся ко мне, — Я тоже всё думаю о том, как по-разному смерть воспринимается в бою и в мирной жизни. Я ведь действительно видел многое, хоронил товарищей, но там всё кажется по-другому. Как… как нечто не то, чтобы рядовое, но закономерное, объяснимое. А здесь… Скорее меня потрясла не сама гибель Халета, а живое горе его родителей. И я… Я ведь вёз им радость. Хотел…

Я сидела молча рядом, понимая, что ему сейчас нужен не собеседник, а слушатель. И раз уж он доверил свою боль мне, надо просто дать возможность высказать её до самого конца.

Ридгон отлепился от стены и откинулся на подушку.

— Я могу чем-то помочь? — осторожно опускаясь на другую, чтобы оказаться с ним в уровень, спросила его.

— Да.

— Только скажи.

— Ты уже помогаешь. Просто оставайся рядом.

Рон медленно перекатился со своего места, уткнул лицо в моё плечо и затих.

— Всё пройдёт, миленький, вот увидишь, всё пройдёт. — шептала про себя, мягко перебирая тёмные волны его волос, — А есть надо — из режима нам никак выпадать нельзя. Что же предпринять? Надо как-то уговорить.

— Рон. — совсем уж было решилась снова попытаться поднять эту тему…

Но в ответ лишь услышала тихое сопение.

— Спишь, что ли? — приподняла голову и посмотрела внимательней, — Точно, уснул! А мне теперь как быть?

Попыталась высвободиться, но Ронан так жалостливо застонал, прижимаясь сильней, что сердце не выдержало — вернулась на подушку. Так и пролежала незнамо сколько в одной позе, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить сжавшегося в комок и уютно примостившегося на моей руке мужа. Пока сама не выключилась.