Сегодня, впрочем, ему было не до шуток. Арендт Николай Фёдорович, лейб-медик императора, встревоженный состоянием его здоровья, настойчиво советовал постельный режим. Тот отказывался, молча продолжая делать вид, что всё хорошо. Врач, сам отменно упрямый, сердился и убеждал — чем возбудил в государе желание идти наперекор.

«Тем более ты старый масон, — подкрепил свои соображения император, — целую ложу основал. В другое время я бы послушал. Но не сейчас.»

Но как человек, помнящий не только зло, но и добро, он не мог прямо возражать поднявшему его на ноги — когда сам уже решил, что умрёт. Дело было несколькими годами ранее. Николай поскользнулся на паркете и упал, сильно ударившись головой. Так пролежал без сознания до утра, опамятовался в крайне плачевном состоянии, и только мастерство заботы лейб-медика помогло сперва воспрянуть духом, а затем и телом.

Так или иначе, но для того, чтобы сейчас просто ходить своей знаменитой походкой истинного солдата, приходилось собирать волю в кулак. В глазах временами темнело.

«Может, и зря я так, — подумал император, — недоставало ещё свалиться здесь. Худшего и выдумать сложно.»

Когда рядом с ним остановилась карета, Николай шагнул к ней и с облегчением опёрся на открывшуюся дверцу.

— Ты жив, я гляжу. Как всё прошло?

— Кажется, я убил его, ваше величество.

— Убил? Это запрещено.

— Запрещены дуэли, ваше величество, — Пушкин тоже выглядел не слишком хорошо.

— Именно поэтому и запрещены.

— Я полностью признаю вину, ваше величество.

— Разве в том была необходимость? Александр Христофорович докладывал иное.

— Я ослушался.

— Ослушались. И что прикажете делать? Знаете ведь — я обязан вас арестовать и наказать примерно. Александр Сергеевич, не ожидал от вас. Убили! И опять кавалергарда. Порою мне кажется, что все действительно как с ума сошли.

— Я постараюсь объяснить свои соображения Александру Христофоровичу.

— Прекрасно. Вы заявляете мне, что убили офицера, мальчишку, что без году неделю как служит, за которого просили меня — понимаете, просили! И заявляете со спокойствием разводящего караула. А он что ещё здесь делает? — Николай разглядел в карете Степана, с изумлением слушавшего их разговор.

— А, это мой крепостной. Помогал в том деле.

— На гауптвахту. Оба.

— Слушаюсь, ваше императорское величество.

Пушкин вышел из кареты, за ним последовал и Степан.

— Я ждал вас с отчётом, чтобы из первых рук. Ваш план, если можно назвать благородным словом эту авантюру, подразумевал совершенно иное. Совершенно! — в гневе государь таращил глаза, думая, что это придаёт ему не комичный, а устрашающий вид. — А вы!

— Я...

— Всё объясните, это я слышал. Но не здесь и не сейчас. Конечно, вы объясните! А пока — гауптвахта. И этому тоже.

Пушкин с кривой улыбкой, так, чтобы не видел Николай, глазами показал Степану — мол, «влипли, но ты не паникуй». Тот кивнул, демонстрируя, что и не думал.

Император решил сам проводить арестованных, получив повод прервать прогулку и вернуться. Так и шли, семеня за его величественной фигурой. Растерянный Никита вёл следом пустую карету.

— Куда?! — вдруг крикнул государь, заметив грубое нарушение. Одна из карет, что попадались навстречу, внезапно направилась в их сторону, сойдя с положенной стороны дороги.

— Стёпа, — прошептал Пушкин.

Тот, даже не обладая интуицией Александра, и сам сообразил, что что-то не так, уже рванувшись вперёд.

Чужая карета остановилась, из двери показалась рука с пистолетом.

— Ложись! — заорал Степан в прыжке, всем весом сбивая императора с ног. Он не успел совсем немного. Раздался выстрел — пуля ударила в плечо Николая. Они с мужиком повалились на землю.

Раздался ещё один выстрел — это Пушкин отправил встречный подарок в дверцу кареты. Степан развернулся, выхватывая свой двуствольник, взвёл курки и не целясь выстрелил дважды. В кого-то они попали, поскольку услышали стон и ругательства , затем карета сорвалась с места и покатилась дальше по набережной.

— Жив?!

— Да у него жар! — воскликнул Степан, осматривая потерявшего сознание царя.

— Никита! — закричал Пушкин.

— В карету его, быстро, — понял его мысль мужик, — рану, рану зажимай.

— Вот мы дурни, — заметил барин, когда они впихнули тяжёлое бесчувственное тело внутрь.

— Что такое, Александр Сергеевич?

— Надо было в лошадей стрелять.

— И то верно. Но всё после. Куда теперь?

— В Аничков. Быстрее, Никита, быстрее.