– Пошли, - повторила тихо я, улыбнувшись. Новиков поднял голову, его взгляд устремился к моим глазам, будто в поисках ответов. Однако в ту же секунду Никита кивнул и освободил руку. Он обогнул меня, поднимаясь на тропинку.

Я облизнула пересохшие губы, в горле повис противный ком. Как все-таки быстро рассеивается магия. Как быстро может разрушиться шаткий мост. Я вздохнула и оглянулась, думала, Никита ждет меня, но он уже достаточно отошел. И только я планировала сделать шаг, чтобы пойти следом, как Новиков неожиданно остановился. Вытащил руку из кармана и посмотрел на свою ладонь. Ту самую, которую я сжимала некоторое время назад. Он свел пальцы, потом снова развел, продолжая рассматривать руку. Затем, наконец, оглянулся и устремил взгляд в мою сторону.

Я поспешила выйти на тропинку, ускоряя шаг. Пока шла вдоль освещенной дорожки, вслушивалась в шелест листвы и не сводила глаз с Никиты, который в свою очередь не сводил глаз с меня. Между нами, будто возникла невидимая нить: необъяснимая, непонятная, притягивающая, подобно самому мощному магниту.

– Меня ждешь? – спросила я, подходя ближе.

– Нет, - ответил мягко Ник. – Луна просто красивая. Тебя ждать неинтересно.

Я обошла его, обгоняя, и ускорила шаг. Мне хотелось быть впереди, мне хотелось чувствовать, что Новиков смотрит вслед. Только однажды я оглянулась, когда мы подходили к машине. Он, в самом деле, смотрел. И от этого чувства на душе вдруг сделалось тепло.

В пятницу после пар мы с Ваней, пошли поужинать в местную забегаловку. Заказали себе два таше* (что-то типа шаурмы, только в булочке), колу, картошку жареную и разговорились. Не сказать, что прям по душам, но это был большой шаг к принятию новой реальности, где мамин ухажер – едва не изнасиловал меня. И как-то с этой реальностью придется жить дальше.

– Как дела дома? – спросила я. Из большой булочки то и дело выпадали кусочки еды с соусом, которые я собирала вилкой. Мне тяжело было задать вопрос о доме, но это необходимо.

– Ну… - Ваня отложил таше, вздохнул и повернулся ко мне. В его глазах мелькала тяжесть от чего-то, что он будто бы сказать вслух не мог.

– Ну?

– Мама пребывает в разных стадиях.

– Что это значит? – не поняла. Кусок мяса застрял в горле, и я закашляла. Взяла стаканчик с колой, сделала насколько глотков и вновь вернулась взглядом к брату.

– Она сначала несла какую-то чушь, про то, что… - Ваня запнулся.

– Про то, что… что? Вань, говори!

– Я не хочу этого говорить, если честно. Просто знай, что мама переживает за тебя. И, наверное, вам нужно обсудить какие-то вещи тет-а-тет. Понимаешь?

– Не понимаю, - я поджала губы, отворачиваясь от брата. Сама мысль, что он знает о той ночи, казалась отвратительной. Я вновь ощутила себя грязной, кожу начало покалывать.

– Как дела с Ником? Мне он нравится, - сменил резко тему брат.

– Никак, все сложно. – Отмахнулась я, вспоминая последние дни. Между нами было нечто непонятное, ни одним словом не обзовешь такие отношения.

Мы не ездили вместе в универ, мы не обедали, хотя порой пересекались в коридоре. Новиков здоровался, и молча проходил дальше, продолжая тонуть в привычной ему пучине. Я смотрела с обидой ему в спину, я смотрела на пары, которых видела в здании института, на улицах, в автобусах. Они миловались, говорили всякие нежности, обнимались, держались за руку.

Мне тоже хотелось этой по-женски ванильной мишуры. Но Никита даже не оставался спать со мной в одной кровати. С одной стороны, он не выгонял меня из квартиры, часто готовил ужины, с интересом рассказывая о пользе овощей и мяса. Он никогда не отказывался от просмотра фильмов, сериалов или обсуждения книг. Я могла смело подойти и поделиться с ним своими наработками по домашнему заданию или репетиторству. Новиков вполне серьезно реагировал, хотя порой и отшучивался, позволяя заметить редкое явление – его теплую улыбку.

Я не понимала - кто мы друг для друга. Но и спросить не решалась. Наверное, потому что боялась ответа. Мы живем в одной квартире, мы занимаемся сексом каждый вечер, и каждое утро просыпаемся в разных кроватях.

Нет в этом ничего нормального. Однако я продолжаю держаться за эту ниточку, хоть и кусаю губы до крови, разбиваясь в непонимании.

– Знаешь, Никита не похож ни на кого, с кем я когда-либо был знаком. Он какой-то закрытый. Будто не хочет никого подпустить к себе. – Сказал Ванька, откинувшись на спинку красного кожаного диванчика. Забегаловка так и пестрила алыми тонами от стен, до мебели.

– И что мне делать?

– Я в детстве себя ощущал одиноким, - вдруг признался брат. Его взгляд скользнул в мою сторону, а губы растянулись в полуулыбке. – Мечтал завести кошку или собаку, а может хомячка. Ну, знаешь, чтобы было о ком заботиться. Я ведь мужчина, в конце концов, значит должен оберегать кого-то. А меня всегда оберегала ты. В итоге я решил, что буду защищать тебя.

– Ваня, - улыбнулась я, смущенно припустив ресницы. Ванька часто вел себя странно в детстве. Например, ту девчонку, которая отрезала мне волосы в школе, он позже облил краской. Подкараулил и устроил ей сюрприз. Я узнала об этом в кабинете директора. А однажды, когда маму бросил очередной кавалер, она срывалась на нас сутки напролет: заставляла мыть полы каждый день, била посуду, выбрасывала еду на улицу, говорила, я ужасно готовлю. Правда, мама так и не узнала, что готовил это Ванька. Он молча забирал у меня картошку, и отправлял в комнату.