Я поджимаю губы. Смысла будить его совесть нет. Потому что у него нет совести. Он не извинится. Ясно же.

Со вздохом поднимается на ноги и шлепает на кухню, где наливает себе воду. Но до рта стакан не доносит. Замирает, как я. Оба переглядываемся и смотрим на дверь, в замочной скважине которой кто-то усердно копается.

Громов прикладывает палец к губам, чтобы я молчала, тихо отставляет стакан, выдвигает ящик и достает из него пистолет.

Молчать становится трудно. Я обеими руками зажимаю рот, наблюдая, с каким хладнокровием он прикручивает к стволу глушитель, и сползаю с кровати. Спрятавшись за ванной, втягиваю голову в плечи и дрожу, боясь, что мое сердце остановится раньше, чем некто ворвется в квартиру.

Одна, две, три… Я отсчитываю десять секунд и миллион ударов в груди, прежде чем позволяю себе одним глазком глянуть на дверь. Именно в тот момент она распахивается. В апартаменты осторожно входит двое громил в черном. Лица скрыты масками, в руках пистолеты. Переглянувшись, кивают друг другу и тихой поступью приближаются к кровати, не видя из-за барной стойки, что та пустая.

Я не двигаюсь, не дышу. Просто слежу за их приближением и молюсь не сдохнуть в эту ужасную ночь.

Как только они обступают кровать с двух сторон и соображают, что под одеялом никого нет, слышатся глухие хлопки. Всего два, но точно в цель. Бездвижная туша одного падает прямо возле меня, и под его головой растекается темная лужа. Второго отбрасывает в угол, где он сносит телевизор и, заорав от боли, прикладывает ладонь к груди.

В моем животе все скручивается одним протяжным, тугим спазмом. От паники темнеет в глазах. Во рту становится слишком сладко.

Попытавшись встать на онемевшие ноги, перекидываюсь через борт ванны и выблевываю весь ужин. В то время, как Громов абсолютно невозмутимо присаживается рядом с раненым корчащимся ублюдком, отнимает у него оружие и приставляет дуло к его виску.

— Заглохни, — шипит сквозь зубы. — Или твои мозги со стен соскребать будут.

Прокашлявшись, рукавом вытираю рот и спиной прилипаю к стене, как будто он это мне сказал. Спокойный, точный и даже кровожадный охотник. Удивительно, почему он меня так же не шлепнул?

— Кто послал? — спрашивает, содрав маску с перекошенного мужского лица. — Отвечай, гнида!

— Иди ты, Гром…

Ой, дура-а-ак… Я бы на его месте как орех раскололась!

— Мобилу, Катерина! — бросает он мне через плечо, не отнимая пистолета от головы истекающего кровью бедолаги.

— Че-го? — переспрашиваю с запинкой.

— Оглохла?! — рявкает сердито. — Мобилу мне дай!

Я лихорадочно обвожу комнату взглядом, вижу его айфон на тумбочке и исключительно из-за боязни быть пристреленной отлепляюсь от стены. Перешагивая через труп, опять закрываю рот рукой. Бегом пересекаю комнату, хватаю мобильник, подаю Громову и пячусь к двери.

— Даже не думай! — говорит мне, пригвоздив мои ноги к полу. Разблокирует экран, выискивает номер в списке контактов и подносит к уху. — Генрих, у меня тут вечеринка внеплановая. Гости готовые. Одного бы к предкам доставить. Уснул он. Другого бы опохмелить с утра… Жду… — Протягивает мобильник мне, из-за чего опять приходится подойти к нему. — Ты что же, падла, думаешь, я из тебя имя не вытяну? — усмехается, наслаждаясь мучениями страдающего парня. — Катерина, одевайся!

Немедля мчусь в туалет и кидаюсь к раковине. Тщательно отмываю ладонь от рвоты, полоскаю рот, умываюсь и, стуча зубами от страха, смотрю на свое отражение.

Он убил того парня. Просто застрелил. А второго ранил. Преднамеренно. Чтобы теперь мучить и выяснять, кто их нанял и для чего.

Подношу плотно сжатый кулак к груди и хватаю воздух ртом. Он ведь и меня так же шлепнуть может. Сегодня, завтра или после того, как получит свое кольцо. Я свидетель страшного преступления. Отпускать меня без гарантии неразумно. Проще избавиться и прикопать. Мама и бабушка не так дерзки и юридически грамотны, как Громов. Они угрожать следователю увольнением не будут. Не из того теста. Так что сейчас моя задача — не заработать пятьсот баксов, а выкупить свою жизнь.

Пока избавляюсь от халата и натягиваю на себя мокрое белье, а за ним брюки и блузку, приезжает Генрих. Берет раненого на себя, извинившись перед своим боссом за это «досадное недоразумение» и позволив тому одеться.

Все еще дрожа и помалкивая, я стараюсь не смотреть на труп, не реагировать на всхлипы второго парня. Нахожу свой смартфон, убираю в сумку, прижимаю ее к себе и жду дальнейших указаний.

— Демид ждет внизу, — сообщает Генрих. — Он отвезет вас в Росинку.

Застегнув брючной ремень, Громов набрасывает на плечи рубашку, берет в одну руку айфон, другой хватает меня за запястье. Будто раскаленные кандалы надевает с шипами вовнутрь. Вздрогнув, шарахаюсь от него, и он на секунду замирает, взглянув на меня.

— Испугалась, Катерина? Не ссы, я же уже дал тебе три дня. Генрих подтвердит, что я слов на ветер не бросаю.

— А если кольцо вернется раньше? — бормочу почти бессвязно.

Он делает шаг ко мне, подходит вплотную, рассматривает и скалится:

— С тобой интересно. Так что три дня со мной ты в любом случае проведешь.

— А п-потом? — смотрю на него затравленно снизу вверх.

— А потом посмотрим…

Сначала я восприняла произошедшее, как издевку судьбы. Потом обещанные пять сотен долларов вскружили голову, и я решила, что мне впервые в жизни повезло. Теперь я получила удар. Болезненный. Острый. Нестерпимый.