Директриса лагеря встретила лично, видимо папа подсуетился, и проводила к месту, где собрался почти весь наш гадюшный класс. А ещё там был Он.

У меня внутри всё сжалось от злости.

Почему этот тип последние дни меня просто преследует? Надо в церковь сходить, нагрешила я, похоже, изрядно.

И не смотри так, дырку протрёшь! Жаль, паранджи нет, сейчас бы пригодилась. Чтобы одни глаза было видно. И не чувствовать, как его цепкий взгляд скользит по фигуре, задерживаясь на краю топа. Он что на живот пялится? Озабоченный!

Ещё и Селезнева со своим кряканием в мой адрес подбешивает. Так хотелось огреть её рюкзаком, но пришлось сдержаться. Не хочу опускаться перед ним. Он так и ждет, за что зацепиться, чтобы вывести меня на разговор. А в бешенстве я могу и разойтись.

Молодец! Крепкий орешек. Только по глазам было видно, что ещё чуть-чуть и взорвётся.

Курицы вокруг заквохтали, — какой наш вожатый красавчик. Тем же для разговора больше нет. Я слушала краем уха, лежа на своей кровати и листая ленту в соцсетях.

— Максим, а почему он твою фамилию не назвал? Вы знакомы? — спросила у меня Павлова, шестёрка Селезневой.

— И? — ответила вопросом на вопрос.

— Если знакомы, расскажи что-нибудь о нём, — влезла в разговор Макарова.

— Я вам не Википедия, — огрызнулась в ответку.

Я сама про него знаю всего ничего.

— Жаль… Придётся самим копать. У него, наверняка, есть страничка в ВКонтакте, — проговорила Павлова, открывая телефон.

— Удачи! — салютовала.

— Макс, почему ты такая нелюдимая? Неужели тебе совсем не хочется общаться? — пристала Макарова.

— С тобой? Нет. У нас разные интересы.

— Знаем мы твои интересы, — подала свой кряк Селезнева. — Разбивать морды и витрины.

Бросаю на неё гневный взгляд. Откуда эта собака сутулая знает про витрину? Хотя… плевать. Сто процентов из пацанов кто-то растрепал.

— Могу и тебе фэйс подправить, — оскаливаюсь на неё.

— Не понимаю, как можно намеренно идти на драку, зная, что получишь по лицу. Тебе себя не жалко? Не боишься, потом уродиной быть? — не унималась Лизка.

— Не боюсь. Страшнее тебя точно не буду.

Задела за живое — Селезнева скривилась. Себя она любит, холит и лелеет. Напрасно. В тупой башке от идеального макияжа мозгов не прибавится.

— Я нашла страничку нашего Гордея в ВК, — радостно промурлыкала Павлова. — Ему недавно исполнилось двадцать три года. Учился в педагогическом университете на факультете истории и обществознания.

Значит, реально препод. Только здесь-то что забыл? Лагерь вроде со спортивным уклоном.

— А девушка есть? — собрались все клуши вокруг кровати Павловой.

— Здесь не указано. Судя по фото — нет. Тут только с друзьями и родными, — листает фотоальбом.

— А вам не всё равно, есть у него кто-то или нет? Вам с ним не светит, — не выдерживаю я.

— Для себя место греешь? — язвит Селезнева.

— Вот ещё! Нужен он мне был!

— Ну, вот и не мешай другим. Иди свою грушу пинай.

Вот сука! Взять бы её за рыжие патлы и об угол. Не хочу только вожатому проблем создавать. И отец по дороге звонил, обещал, что если этот месяц буду вести себя паинькой, то на день рождения получу ключи от новенькой машины. Всего месяц — это же не долго.

Чтобы не сорваться и не врезать этой Крякве — ухожу из корпуса. Дело к вечеру, жара начинает спадать. Гляжу на часы, через полчаса ужин. Можно пока пройтись по территории.

Не торопясь иду по тропинке мимо корпусов. Через открытые окна слышны голоса и смех. Раздражает. Я не социофоб, но подобные места терпеть не могу. Толпа давит не физически, а морально. Дорожка ведёт вглубь леса, там домики для персонала, задумавшись, плетусь к ним, никого и ничего не замечая вокруг.

— Максим, что ты здесь делаешь? — окликивает знакомый голос.

Разворачиваюсь. Там Гордей… Петрович.

— Гуляю. А что нельзя?

— Можно, но не здесь. Для вас есть свои места, — поясняет.

— Мне там не нравится. Слишком много солнца. А у вас тень, — придумываю дурацкую отмазку.

Я и сама не знаю, зачем сюда забрела.

Он осматривается вокруг, будто боится, что нас увидят вместе.

— Пошли, на ужин пора, — берёт слегка меня за локоть, но я одёргиваю руку. — Извини, — выставляет вперёд руки.

Дело не в том, что мне было неприятно его прикосновение. Меня как будто током ударило, до сих пор внутри потряхивает.