Мари. Ой, месье Леон, мы уже и сами толком не знаем. (Стонет от смеха.)

Жизель. И то, и другое, что-то вроде коктейля.

Мими (с серьезным выражением лица). Невозможно их утихомирить. Я уж и так и сяк стараюсь, но бывают дни, когда… (Жест, показывающий ее беспомощность.)

Леон (сохраняя несвойственное ему хладнокровие, дожидается, пока не вернется в мастерскую и не водрузится на свой табурет мадам Лоранс, и только тогда приступает). Итак… Дорогие дамы, как, по вашему мнению, на кого мы здесь работаем — на живых или на покойников? (В ответ молчание. Леон разворачивает пиджак, так чтобы все могли оценить убогое качество продукции.) Если мы шьем на покойников, то я готов признать, что это замечательное изделие… Но, между нами, покойник может прекрасно обойтись без одежды, вы согласны? Ему достаточно какого-нибудь лоскута: замотают и… хоп в яму… А можно даже сэкономить на лоскуте и на яме. Такое тоже случалось, верно?.. Но если мы все-таки шьем на живых, надо иметь в виду, что живому неизбежно понадобится проделывать некоторые движения, например шевелить руками, садиться, дышать, вставать, застегиваться, расстегиваться. Я не говорю о военном времени, когда живому, чтоб остаться в живых, нередко приходится поднимать вверх обе руки — и обязательно одновременно! Нет, я говорю о самых обычных жестах, совершаемых в самой обычной жизни и в самой обычной готовой одежде. Взгляните на это изделие. Месье Макс прислал мне его назад с записочкой, которую он подколол к обшлагу. И вот что там написано: «Это сшито на покойника». (Показывает всем записку и продолжает.) Написано крупными буквами!.. Едва покупатель надел этот пиджак… как подкладка на рукаве, да-да, мадам Симона, подкладка на рукаве лопнула. Конечно, я понимаю, это не смертельно, и по этому поводу не надо сразу плакать, такое бывает. Продавец так и сказал покупателю: такое бывает, попалась гнилая нитка, слабая строчка, ну в общем… Но потом, когда покупатель попробовал пиджак… (жестом показывает, что покупатель попробовал его застегнуть)… все пуговицы попадали одна за другой. Тогда покупатель машинально перевел взгляд на петли, да-да, мадам Мими, вы тоже посмотрите на них. Это называется ручная обметка?

Мими. А что в них плохого?

Леон. А то, что кривые, косые и врастопырку… вот что в них плохого!.. Потом покупатель поднял глаза кверху и увидел себя в зеркале. И тогда он сорвал с себя этот шедевр, выскочил из магазина и сломя голову бросился в магазин напротив — к конкурентам… Может, вы уже слышали про таких — про конкурентов? Это люди, которые делают ту же работу, что и вы, но лучше и продают дешевле, потому что у них меньше накладных расходов… Так вот, когда хозяин магазина увидел, как от него удирает клиент, он всю только что полученную партию товара отправил назад месье Максу — прямо в рожу, вместе с этой записочкой. И точно так же, как его клиент, со всех ног бросился к другому поставщику — конкуренту Макса. Месье Макс получил товар, осмотрел и позвал меня. Я, в свою очередь, тоже осмотрел и вынужден признать, что заказчик прав: работаем на покойников! (Пауза. Леон продолжает все в том же тоне учителя, разговаривающего с учениками.) Должен предупредить: те из вас, кто собирается продолжать обшивать мертвых, будут это делать в другом месте… С этого дня мое ателье обслуживает исключительно здравствующих. А они — вы уж мне поверьте на слово! — сегодня свои денежки зря тратить не желают. Прошли времена, когда можно было всучить им любую халтуру: пальто с двумя левыми рукавами, пиджак с застежкой на спине и прочее. Все, хватит… Война давно окончена. Хотя, впрочем, может, нам так повезет, что скоро начнется новая: в мире, куда ни глянь, сплошная тишь да гладь… Так что вот: мы больше не в послевоенном времени, теперь снова время предвоенное, все вернулось на свои места, все снова покупается и продается, и всему своя цена! Говорят даже, что скоро отменят карточки, так что никаких ограничений… С этого дня я требую от вас минимум добросовестного отношения, слышите, минимум! (Напяливает на себя пиджак, который ему явно велик и висит со всех сторон.)… Любуйтесь, любуйтесь! И это называется полуиндивидуальный пошив! Одно плечо еще в подвале, другое уже на чердаке… Иногда, мадам Лоранс, на работе невредно и за собой последить, а не только за тем, что делают другие…

Жизель. Цвет вам очень к лицу…

Леон. Цвет? Вы что, еще и издеваетесь надо мной?

Жизель. Да нет, месье Леон, я совершенно искренне…

Леон (вопит) Хватит, повеселились, каждое изделие буду проверять, проверять и перепроверять! И если стежки будут слишком большие, если напортачите, заставлю все переделывать заново, пока не получу что надо! Шить, а потом распарывать — это, конечно, тоже работа, но денег за нее платят негусто, и вы в этом скоро убедитесь. У вас тут была сладкая жизнь, ничего не скажешь, но этому пришел конец! Слышите, конец! Теперь я сделаю так, что будет каторга, как в других местах, как повсюду, как у конкурентов. А то нашли дурака, понимаешь ли…

А это еще что такое? На место! Сейчас же на место! Как прикажете все это понимать? Входят, выходят, когда заблагорассудится. Здесь что, проходной двор?

Симона. Мне тут нужно сбегать по одному делу, сейчас будет обеденное время, я думала воспользоваться…

Леон. Я сам решаю, когда бывает обеденное время и когда не бывает.

Симона. Я предупредила мадам Элен, что мне надо отлучиться. Это очень важно.

Леон. Ничего не желаю знать, здесь командую я, и спрашивать разрешение надо у меня!

Симона. Вас не было, поэтому я сказала вашей жене.

Леон (вопит). У меня, у меня надо спрашивать! У меня! И я говорю «нет»! Если все будут по полдня бегать по своим делам, а потом сидеть на больничном…

Симона (протестуя). Я за три года один раз сидела на больничном — всего неделю. И брала при этом работу на дом!

Леон. Чепуха! Если не в состоянии вкалывать, нечего тут занимать табурет. Каждое рабочее место на вес золота, от желающих наняться отбоя нет, работа не переводится круглый год, никаких «мертвых сезонов». Или надо выдавать продукцию, или увольняться… Тут не место для стонов, слез, походов по личным делам, тут не богадельня и не Красный Крест… От вас требуется работать, и работать так, чтобы из-под ваших рук выходили безупречные изделия, которые можно спокойно поставлять заказчику, не боясь, что тебе их швырнут назад, в зубы… Кто заплатит за партию брака, которую сейчас вернули Максу? Я, кто же еще!.. Чтоб я больше не слышал ни смеха, ни крика, ни рыданий, ни песен! Начиная с сегодняшнего дня никто не имеет права отлучиться ни на час. Ни на час, вы слышали? Даже если ваши дети подыхают, даже если ваши старики загнивают, даже если ваших мужей разорвало на мелкие кусочки! Меня это больше не интересует, ясно? Чтоб заниматься личными делами, у вас есть вторая половина субботы и все воскресенье.

Симона (в сердцах, с трудом сдерживая слезы). Но все учреждения по выходным бывают закрыты!

Мими (Симоне). Да что ты, дура, с ним споришь, думаешь, это что-то даст? Беги скорей куда надо и не боись, я тебе потом расскажу конец…

Леон (обращаясь к Мими). Умеешь брать глоткой, да?

Мими. Спасибо, стараюсь, как могу… (Пауза.)

Леон. В таком случае, постарайся, со своей глоткой, объяснить, что ей это даст: бегать вот так, теряя здоровье, из конторы в контору?

Мими. Она что, не должна добиваться права на пособие — одинокая, с двумя детьми?

Леон. Ее пособие здесь. Здесь! (Стучит по столу.) Будет вечером оставаться сверхурочно на один час, прекратит весь день носиться, высунув язык, и заработает себе свое пособие. Что, разве не так?