— Вы видели? Кому смерть, а кому война несет и богатство. Городской голова на деньги, что собирают с людей для беженцев, новый себе дом отгрохал. Директор гимназии — приданое для дочки. И наш батюшка тоже не без прибытков. Как приехали перед войной сюда, такие были задрипанные, матушка в одной сорочке, а теперь, как стали в комитете, вон какие балы заводят. А вы думаете, что это так, за здорово живешь посрывали людей с места? Есть такие, что и на чужой беде карманы себе набивают. Для кого война, а для кого…

— Только кому их проверять, если у батюшки и наверху есть рука. Там есть самый старший, что деньги выдает на беженцев, так он их брат. А племянника своего думают посватать на директоровой дочке. А городской голова какой-то далекий родич матушке.

— Потому что всех голов, которые могли бы правды доискаться, послали на фронт… А беженцам — беда. Ведь им обещали здесь и то и другое. Вот люди и погнались…

— Э, вы войны еще не видели. Если бы такое, не дай бог, сталось и тут… Люди оттуда рассказывают про такие страхи!.. И вы бы сорвались и полетели, как они.

Разговоры не переставали литься, переплетаясь то смешками, то грустными восклицаниями. И Маринця слушала.

На кухню зашла горничная матушки Килина с красными, опухшими от плача веками. Молча принялась вытирать посуду.

— Ну как, узнали что-нибудь? — спросила тихо кухарка, у которой были большие коровьи глаза и в них светилась особенная ласка и тишина.

— Расстреляли!.. — Килина сжала губы, сдавила крик в груди.

— Р-а-с-с-т-р-е-л-я-л-и? — вытянулось это слово страхом на всех лицах.

Работа замерла, а полотенце из рук Маринци упало на пол.

Еще вчера, когда было совсем темно, Килину вызвал какой-то незнакомый и сказал, что должен передать что-то от мужа. Килина попросилась у матушки, чтобы эту ночь не ночевать дома, и пошла с незнакомым, который, как оказалось, был из соседнего села и служил с ее мужем в одном полку.

Килина бросила вытирать посуду и рыдала уже в голос. Последние слова будто выхлипывала:

— Присудили полевым судом к смерти, будто за то, что людей против войны подбивал.

«Верхового, наверно, верхового расстреляли», — толкнулась мысль в голове Маринци.

— Такая наша жизнь. Хоть бы тело где-нибудь найти, — убивалась Килина.

Все горько вздохнули и молча взялись опять за свою работу. Только Маринця сидела бледная и не двигалась. Глаза, как две замерзшие капли, смотрели стеклянно и мертво. Там отражалась рыдающая, сгорбленная Килина.

Вот и она уже перестала всхлипывать и принялась опять вытирать посуду, а Маринця сидела все так же.

На кухне залегла тишина. Шорох картошки, моркови, гороха, который чистили, будто подчеркивал ее.

И тут Маринця словно вырвалась из своей окаменелости, зарыдала.

— Что тебе? — спрашивали испуганно люди.

— Верховой!.. Верховой!.. — И Маринця с рыданиями выбежала из кухни.

Гости сидят за столом. Собрались все.

Маринця время от времени вбегает в столовую, играет с директорской собакой Вулканом. Этот пес напоминает Маринце ее дом и соседскую собаку Найдика.

На ней новое белое платье, обшитое шелковыми ленточками.

Такое платье Маринця дома видела только на дочери помещика. Волосы подрезаны под польку, посредине — хохолок, перевязанный широкой голубой лентой. Может, в другое время это и было бы для нее радостью, но сегодня Маринця хотела быть в своем платке, в широкой юбке с перехватом. Она не может забыть, что ее верхового — солдата-кавалериста, — наверно, расстреляли, что мамы и всех родных ее нет.

Где они?

Маринця бегала утром потихоньку от попадьи на выгон, посмотреть, нет ли ее земляков.

Но выгон был пуст, никаких беженских фур там сегодня не было. Когда Маринця вернулась в свой новый дом, ее уже ждал парикмахер, чтобы обрезать ей косы. Маринця долго плакала и не давалась, но попадья и вся челядь ее уговорили. Косы обрезали и бросили в огонь. А потом вымыли, надели белое платье, а на ноги сандалии.

Играя, Вулкан тянул ее за подол.

— Муся, Муся, осторожно, порвет! — говорила попадья, обнимаясь с директором.

Батюшка, уже совсем пьяный, с маслянистыми глазами, наливал вина в рюмку, угощал свою соседку, молоденькую панночку, директорову дочь.