Перевернув волчицу на спину, Егор разжал ей пасть. Он не боялся, что волчица начнёт вырываться, а тем более кусать, она была почти бесчувственна и находилась на той грани, когда осознание чего бы то ни было заслоняется близким смертным предчувствием.

– Лей! – велел Егор жене.

Вода с бульканьем лилась волчице в глотку, она давилась, но глотала, и Егор следил лишь за тем, чтобы волчица и в самом деле не захлебнулась, подсказывая жене, когда надо лить, а когда обождать.

Через минуту вода хлынула из чрева волчицы назад, унося остатки съеденного, но Егор не успокоился и повторил промывание.

– Может, молока ей, Егор? – предложила жена.

– Неси, – согласился Егор, и, когда жена принесла крынку, они влили в волчицу и молоко. Больше помочь ей было нечем, оставалось дожидаться, подействует промывание или яд проник глубоко, и волчица всё равно сдохнет. Оставлять её на огороде было нельзя, и Егор перенёс её в дом и устроил в дальнем конце моста. Она была как неживая, но Егор всё равно надел на неё цепь, потому что знал: жена будет бояться, если оставить волчицу просто так.

Теперь, когда суматоха улеглась, Егор попробовал разобраться, что же такое могла съесть волчица. Мясо, которым он накормил её вечером, не могло испортиться, в погребе лежало, а кроме мяса, волчица больше ничего не ела. Может, крысу поймала? Точно, крысу. Их по деревне морят, забежала какая-нибудь и попалась. Они, когда нажрутся отравы, как пьяные делаются. Иная тащится, а её из стороны в сторону качает, куда бредёт и сама не знает. Видать, наткнулась какая на конуру, а волчица её и хапнула. Ну не дурища? Дымок был, тоже всё норовил поднять что где валяется, и эта туда же. Вот и доподнималась на свою голову.

Ничего другого на ум не приходило, и Егору оставалось только ругать волчицу за жадность, но не успел он свыкнуться с этой мыслью, как открылись факты совсем противоположные.

На другой день в обед, наскоро похлебав щей и проверив волчицу, Егор решил разбросать по огороду навоз из кучи, которая накопилась позади двора. Вил на месте не оказалось, и Егор вспомнил, что оставил их возле конуры, когда убирал у волчицы. Пришлось идти туда.

Весеннее солнце уже разрушило тропинку, снег на ней был почерневшим и рыхлым и чередовался с прогалинами земли, и, дойдя до места, Егор вдруг увидел на мокрой глине след от сапога. А дальше ещё один и ещё. Егор присвистнул от удивления: следы-то не его! Хотя он тоже ходил в сапогах, но отличить собственные следы от чужих не было задачей. С волчьими не путался, а тут уж и подавно.

Присев, Егор растопырил пальцы и смерил отпечаток. Получилась пядь с небольшим, от силы сорок второй размер. Егор носил сорок пятый, а жена не дотягивала и до сорокового. Чей же тогда след?

Егор пошёл дальше по тропинке. Следы, то еле различимые на раскисшем снегу, то ясные на суглинке, привели к калитке, а оттуда потянулись вдоль плетня к соседскому огороду. Дальше Егор не пошёл. Чего ходить, когда и так всё ясно: оказывается Петька Синельников!

Егор облокотился на плетень. Значит, никакую крысу волчица не съела, а её отравили. И сделал это Петька Синельников. Ну что за сволочной человек! Не мытьём так катаньем. Не может, когда другие делают что-то не так, как он, брюхо болеть начинает. И скандалить приходил, и председателю нажаловался, и всё мало. Взял и отравил. Не побоялся паразит, на чужой огород прийти, вот до чего злоба довела. Ночью, видно, приходил и подкинул кусок.

Егор не знал, как поступить. Душа горела пойти сейчас же к Петьке, взять его за шиворот и сказать: что же ты, гад, делаешь, но от этого Егора удерживала мысль о жене. Узнает про скандал, начнутся переживания, а зачем они ей? Но и оставлять всё как есть Егор не собирался. Петьку надо было проучить, но как? Не собаку отравил, не пойдёшь и не скажешь, что Петька гнида последняя и надо его привлекать. Да и не видел никто, как он всё сделал, а не пойманный – не вор. Следы? Никто и не станет в них разбираться, скажут: мало ли кто у тебя был.

И всё же Егор чуть не сорвался. Так и не разбросав навоз, он вернулся в дом. Жена уже ушла, и хотя до работы оставалось ещё полчаса, Егору не хотелось одному сидеть в избе. Он вышел на крыльцо и тут увидел за плетнём Петьку. Тот возле поленницы колол дрова. Момент был подходящим, можно было кое о чём спросить Петьку, и Егор направился к плетню. Он увидел, что Петька его заметил, но не подаёт виду, продолжая с усердием махать топором.

– Петька! – позвал Егор.

– Ай? – откликнулся Петька, оборачиваясь и разыгрывая полную неожиданность.

Но Егор не собирался разводить дипломатию.

– Ты зачем отравил волчицу? – хмуро спросил он.

– Волчицу? Какую волчицу?

– Ты дурачком-то не прикидывайся, знаешь какую.

Петька чувствовал себя за плетнём как за границей, потому соответственно и держался.

– Да иди ты со своей волчицей! Целуешься с ней и целуйся, я-то здесь при чём?

– Сволочь ты, Петька! Скажешь, и в огород не заходил?

– А ты видел? – нагло спросил Петька.

– Если б видел, я б тебе ноги выдернул!

И тут Петька, видно, уверенный, что плетень спасёт его не только от Егора, но и от грома небесного, совсем разошёлся.

– А этого не хочешь?

Как и большинство спокойных по натуре людей, Егор мог долго терпеть, но, если загорался, остановить его было трудно. Петькин жест взорвал его, и он, с хряском выдернув из плетня кол, стал перелезать через плетень.

– Только попробуй! – закричал Петька, поднимая топор.

Но Егор уже перелез и, как медведь, пошёл на Петьку. Тот сначала попятился, а потом повернулся и побежал. Егор сразу остыл. Бросив кол, он тем же путём перебрался к себе на огород и пошёл к дому. Петька что-то кричал вдогонку, но Егор не слышал его. Он не раскаивался в своём поступке, но ему было досадно, что всё так получилось. Теперь жена укорит, как только обо всём узнает. А что узнает, Егор не сомневался. Уж теперь-то Петька побежит жаловаться прямым ходом. Скажет, что Егор чуть не убил его, да ещё и плетень сломал.