– Лапищи-то, лапищи! Такие и не бывают у волков!

– Ещё как бывают, – сказал Егор. – Я этого дьявола на болоте видел. Веришь, с телёнка!

Но жена уже говорила о другом:

– А вдруг они повяжутся, Егор?

– Так и пусть вяжутся, волчата будут.

– Ты никак угорел! Да что мы с ними делать-то станем? С одной волчицей с ног сбились, а тут целый выводок! Ладно, пока маленькие, а как вырастут, тогда что?

– Ну что ты раскипятилась? Может, ещё ничего не будет. Год-то для неё какой был: два раза на том свете побывала, а теперь рожать. Попробуй роди, когда душа в чём только держится. Ты глянь на неё: кормлю-кормлю, а рёбра всё торчат.

Но предположения Егора не оправдались, и скоро он заметил, что волчица в тяжести. Она теперь больше лежала и стала много есть. Если раньше ей хватало на один раз одной миски, то в последние дни Егор не успевал кормить волчицу. Она жадно съедала всё и настойчивым поскуливанием просила добавки.

– Ешь милая, ешь, – говорил Егор, во второй раз наполняя миску. А через две недели уже всякий, кто взглянул бы на волчицу, мог сказать, что она ждёт волчат. Она заметно погрузнела, а весь её облик стал добрее и мягче.

– Ну будут у нас волчатки-маслятки? – спрашивал её Егор, и волчица смотрела ему в глаза и жмурилась, как ласковая кошка.

Деревенские вновь переменились к Егору. Оборотень интересовал их своей таинственностью и жутью, но действительность оказалась куда интереснее. Надо же: волк приходит к волчице в деревню, как будто в лесу волчиц не хватает! Об этом судили на разные лады, одни говорили, что волк прибегал не по любовным делам, а по родственным, потому что это, наверное, сын волчицы; другие не соглашались с ними, говоря, что никакой это не сын, а самый настоящий полюбовник, только хитрован: разнюхал, что волчица привязана, вот и наладился, и правильно сделал – чего гоняться за какой-нибудь финтифлюшкой в лесу, когда эта от него никуда не убежит; третьи же заявляли, что волку ничего не нужно было от волчицы и прибегал он только для того, чтобы поесть из её миски.

Гошка регулярно оповещал Егора обо всяких изменениях в общественных мнениях, и, слушая кузнеца, Егор посмеивался про себя над горячностью деревенских гадателей. Он-то знал точно, зачем приходил волк, и не обвинял его ни в хитрости, ни в корысти. Егора занимало другое: он прикидывал, как поведёт себя волк дальше. По всем законам он должен был держаться теперь поблизости, и это тревожило Егора. Пусть держится, где хочет, а вот что он жрать будет? Наверняка начнёт по дворам шарить, и тогда все шишки на Егора посыплются. Скажут: заварил кашу, давай сам и расхлёбывай. А как её расхлебаешь? Разве что выведать, где держится волк, и попробовать турнуть его оттуда.

Ничего другого не оставалось, и в субботу Егор с вечера приготовил лыжи, набил патронташ патронами и впервые за весь год осмотрел и вычистил ружьё.

Жена, увидев его приготовления, прямо-таки изумилась:

– Ты никак на охоту, Егор?!

– Сразу уж и на охоту! Пойду завтра проветрюсь, а то закис весь.

– Проветрюсь! А ружьё-то зачем?

– Так в лес же собираюсь, мало ли что?!

Егор видел, что жена не очень-то верит ему, но рассказывать о своей выдумке не стал. Заикнись, что собрался волка пугнуть, жена скажет: ну вот, опять за своё взялся и снова начнутся всякие упрёки. Лучше уж всё потихоньку сделать.

Искать без всякой разведки одного-единственного волка, когда кругом лес, – дохлое дело, но Егор рассудил, что необязательно обшаривать всю округу. Волка видели возле бани, вот с этой стороны и надо начать. Места эти волку знакомы, здесь он гнал в тот раз Дымка на засаду, здесь, может быть, дожидался волчицу, когда она приходила под окна; где-нибудь поблизости волк мог обосноваться и сейчас.

И чутьё не обмануло Егора: стоило ему немного отойти от бани, как он наткнулся на волчьи следы. Они вели через луг к лесу, и Егор пошёл по ним, чувствуя, как в нём просыпается охотничий азарт. Словно бы он и не сидел весь год дома, а только вчера вернулся из леса и вот идёт снова. Похрустывал под лыжами сухой февральский снег, морозный ветерок знакомо обжигал лицо, и Егору казалось, что он идёт по следу не одного волка, а всей болотной стаи, что волчица не сидит сейчас на цепи, а где-нибудь на лёжке ждёт наступления ночи и встреча с ней ещё впереди.

След вёл всё глубже и глубже в лес, идти по нему и дальше было пустой тратой времени, и Егор решил сделать то, что всегда делают охотники, когда хотят узнать, там ли зверь, где они думают, или уже давно ушёл. А для этого следовало обрезать круг, то есть, взяв вправо или влево от следа, описать большую окружность и определить, пересёк её след зверя или остался внутри. Пересёк – начинай всё сначала, увеличивай окружность, нет – зверь находится в круге.

Нелёгкое это дело – идти по целине и двадцать и тридцать километров, смотря по тому, как далеко ушёл зверь, но Егор надеялся, что его расчёты верны, и волк не станет забираться в самую глушь. Всё же круг получился немалым: когда Егор вернулся на то место, откуда начал, солнце заметно передвинулось по небу. Но это уже не заботило Егора. Волчий след нигде не вышел за окружность, волк был внутри, и оставалось нагнать на него страху.

Достав из-за спины ружьё, Егор двинулся внутрь круга и начал палить в белый свет как в копеечку. Он знал, что других людей в лесу нет, но всё равно стрелял поверху, и картечь, смачно срезая ветки, усиливала производимый шум, что и нужно было Егору. Никакой волк не мог устоять под таким напором, и, расстреляв весь патронташ, Егор посчитал дело сделанным. Пусть этот умник катится теперь куда подальше, а попробует сунуться, попугаем и пострашнее.

Егор вынул из стволов гильзы и наконец-то остановился и огляделся. Разазартившись стрельбой, он перестал замечать куда идёт, палил, и всё тут, лишь бы навести побольше треска, и теперь увидел, что набрёл на гарь. Место это было знакомо Егору, но раньше он не любил заходить сюда, где мёртвые деревья стояли, как кресты на кладбище, навевая беспокойство и тоску. И вот не хотел, да занесло.