— Помолчал бы, Демьян. Тоже мне бомбардир-канонир нашелся, — оборвал его ворчание Анемподист. — Чай у нас не гвардейцы командуют, разбираются…

О гвардейцах он вспомнил не для красного словца. Неделю назад недавно прибывший из России батальон лейб-гвардии Семеновского полка получил приказ отбить у японцев какую-то очень важную высотку, чем-то видимо мешавшую исполнить утвержденный в верховных штабах план наступления. Батальон атаковал, как на маневрах под Красным селом, густыми цепями, шагом, идя в нога в ногу. Японцы первоначально решили, что тут какая-то хитрость и даже не сразу начали стрелять. Но стоило первой русской цепи приблизиться на расстояние примерно в четыре сотни шагов как японцы открыли ураганный огонь из всего, что способно стрелять. от винтовок и пулеметов до орудий. Японские пушки русские артиллеристы быстро заставили умолкнуть, но гвардейцам хватило и огня из стрелкового оружия. Цепи залегли, неся потери от вражеского огня. Дважды семеновцы пытались подняться в атаку и дорваться до штыков. Но удалось им это только при третьей попытке, при поддержке огня одной из батарей новых скорострельных трехдюймовок. Бой, как рассказывали, шел ожесточенный. Разъяренные потерями семеновцы бились один против двоих, а то и троих японцев. И побеждали. С высотки японцев по итогу сбросили, но от батальона осталось не больше роты. Слухи об этом бое быстро разошлись по всей армии. Причем услышавший про это поручик Гришин произнес несколько слов по-французски и грязно выругался. После чего заявил:

— Послали бы меня с моим взводом — мы бы эту сопочку взяли без такого концерта и таких юольших потерь.

Неожиданно и эти слова разнеслись по всем частям армии. Так что теперь слово «гвардеец» или, иногда «гвардионец», по отношению к офицерам, любителям фрунта и шагистики, произносилось с иронией и осуждением.

Впрочем, они уже дошли до передовой траншеи, из которой наверх выбиралась очередная волна наступающей пехоты.

— Бегом, бегом! — орали унтера, подгоняя солдат. — Ноги выше! Не тяни, не на ярмарке!

Артиллерия стала стрелять намного реже, зато добавились залпы винтовок и пулеметные очереди.

Атака вели новым, введенным по опыту боев, порядком, волнами цепей, перебежками. Причем перебежки первой цепи осуществлялись по-взводно, под прикрытием огня остающихся на месте стрелков. Вторая цепь составляла поддержку первой, а третья и четвертая — резерв. Причем вместе с третьей цепью двигались пулеметные команды. В четвертой же цепи их полка, вместе со взводом Гришина, двигались расчеты двух небольших, вроде бы горных пушечек, на маленьких колесных лафетах и с коротким, словно игрушечным, стволом.

— Ишь ты, — успел высказать удивление Косой. — Как игрушки какие, детские…

А дальше стало не до разговоров. Потому что цепи двинулись вперед, на вражескую оборону, ощетинившуюся огнем и штыками. Анемподист и его соратники увидели гейзеры земли, поднимаемые разрывами японских снарядов, облачка разрывов японской же шрапнели и услышали свист пролетающих пуль. Впереди мелькали фигуры бегущих людей, переламывающиеся пополам в середине прыжка и падающие лицом, или навзничь. И уже не встающие, когда поднимается остальная цепь. Рядом с собой Кощиенко заметил солдата, который извивался, пытаясь ухватить горстями вываливающиеся внутренности, рот его был широко раскрыт, словно бы в судорожном крике. Увидел, но даже не успел ужаснуться, побежав дальше, выбросив из головы все посторонние мысли. Если бы это был его первый бой и первый увиденный еще живой убитый… но не сейчас. Кощиенко бежал вперед, падая по слышному даже сквозь всю эту канонаду свистку фельдфебеля. Бежал, чувствуя себя беспомощным из-за того, что впереди бежали свои и стрелять в ответ на японский обстрел просто не получалось. Только и японские пули летели в передовые цепи, а Анемподисту с товарищами доставались в основном случайные перелеты и шрапнель. Впрочем, обстрел шрапнелью прекратился быстро. А потом неожиданно под ногами появилась траншея. В которой копошились остатки первой и второй волн наступающих, добивая немногих уцелевших и еще сопротивляющихся японцев. А третья волна уже бежала ко второй траншее, из которой ее резали очередями несколько вражеских пулеметов. Но недолго. В промежутки, а то и прямо над головами успевших залечь солдат третьей роты ударили те самые пушки-малютки, которые поредевшие расчеты все же доволокли сюда. Неожиданно громко одна из них грохнула почти над ухом Кощиенко. Потом быстро грохнула снова. И снова… пулемет затих, а вместе с ним — и второй. И третья рота с ревом ворвалась в окопы. Одновременно засвистели в свистки уцелевшие фельдфебели и офицеры четвертой волны. И Кощиенко подскочил вместе с всеми, добежал до японского окопа и свалился в него. Почувствовав неожиданную усталость, присел на валяющийся на дне комок какого-то тряпья. Но отдохнуть ему не дали. По окопу быстрым шагом шел поручик Гришин, время от времени вытирая левой рукой текущий пот и размазывая грязь по лицу. Одновременно громко командуя:

— Всем встать! Делай бойницы! Готовься к отражению атаки! Винтовки проверь, чтоб стволы грязью не забило!

За ним с винтовкой в одной руке и японским тесаком в другой ковылял ротный фельдфебель Обухович. Весь заляпанный кровью, шлепая порванным сапогом, но живой. И злой, как заметил Анемподист, словно десять унтер-офицеров разом. — Андя! — отстав немного от поручика, он остановился около успевшего вскочить Кощиенко. — Ты же ефрейтор, и сидишь, — негромко прошипел он. — Да еще на трупе, как последний шпак… взял себя в руки и командуй — ты теперь в отделении главный. Понял?

— Так точно, — только и ответил ошеломленный Кощиенко. А Обухович только махнул рукой, в которой продолжал сжимать тесак и побежал догонять поручика.

Анемподист осмотрелся. Первым из отделения он увидел Косого. Совершенно целый, только измазавшийся с ног до головы, Демьян проворно копал «лопаткой Линдемана» в задней стенке японского окопа стрелковую бойницу. В паре шагов от него тем же самым занимался еще один стрелок из их отделения. В итоге оказалось, что из отделения уцелело целых семь человек. И теперь они все поспешно готовили захваченную траншею к обороне. А через траншею уже перескакивали кони драгун Приморского полка. Кавалеристы рвались вперед, в тыл врага. А усталые сибиряки продолжали окапываться, готовясь к возможной контратаке японцев. Полк потерял в наступлении почти треть нижних чинов и половину офицеров. Но зато прорвал оборону японцев, что позволило бросить вперед кавалерию.

Драгуны, казаки, армейские и гвардейские, сводный лейб-гвардии конный полк устремились вперед и наткнулись на подходившие резервы. Японцев частично порубали, но пехоты было много, не меньше усиленной дивизии, причем с пулеметами и артиллерией. Поэтому завязшим в их боевых порядках кавалеристам пришлось спешиться. А затем вступить в огневой бой и понемногу отходить, отбивая одну упорную атаку японской пехоты, поддержанной артиллерией, за другой. От окончательного разгрома конников спасли ружья-пулеметы, неожиданно для всех оказавшиеся очень эффективными, и подход резервной пехотной дивизии. Атака которой заставила японских пехотинцев выйти из боя и отойти на один переход назад. Но и русские войска понесли большие потери. Если бы у командующего японскими войсками генерала Ясуката Осу было достаточно резервов, он смог бы закрыть прорыв. Или даже контрударом вернуть фронт в первоначальное положение. Но резервов не было, снятые с других участков фронта войска не успевали. Доставка боеприпасов высадившимся на материке войскам уже давно происходила с большим трудом из-за действий русских крейсеров. Поэтому японские войска начали отступать. Медленно, почти как русские до этого. Часто огрызаясь контратаками, становящимися все менее эффективными из-за нарастающего недостатка боеприпасов.

В Китае события развивались не менее драматично для японцев. Первоначально русские также отходили, но затем в сражении при Вафангоу нанесли поражение японской армии генерала Такаси Хисикари. В результате она оказалась разорвана на две части. Первая отступала в сторону Ляодунского полуострова. Вторая группа первоначально направилась к Бицзыво. Но, отсеченная от дороги на этот порт кавалерийской группой генерала Мищенко, вынужденно отравилась к устью реки Ялу.

Что характерно — китайские войска поспешно уступали дорогу что русским, что японцам, делая вид, что их вообще нет в этом районе. Точно также разбегались и китайские гражданские власти, оставляя весь район поживой для интервентов и местных бандитов. С бандитами не церемонились ни русские, ни японцы. А вот мирному населению на пути японских войск не повезло. Разозленные неудачами на фронте и тем, что китайские войска не собираются их поддерживать, японские командиры смотрели сквозь пальцы на «развлечения» солдат и офицеров. Из которых самым безобидным было простое изнасилование женщин. Иногда переходящее в изнасилование всех лиц женского пола лет с десяти и выше. Завершающееся обычно резней всех жителей деревни от мала до велика.