— Да, — согласилась Нэя, — плохо любить, вечно с кем-то сравнивая. Это порождает неудовлетворённость тем, что есть. Хорошо, когда нет опыта. Как было с нашими «Утренним Светом» и его «Лучезарной». Но знаешь, Эля, и один человек может являться в разных лицах.

— Как это?

— Тебе не встречались переменчивые и неуловимые, вечно ускользающие от твоего понимания натуры?

— А! Ты про это. Если человек меняется, значит разлюбил.

— Но, если не разлюбил? Ты видела океан?

— Откуда? — вытаращила глаза Эля, — я что, похожа на странника из пустынь?

— Пустыня, — повторила Нэя. — Икринка рассказывала мне о девочке, которую встретила в столице вместе с несчастной матерью. Девочка показалась ей похожей на её куклу из детства. Что это может означать?

— Что, настолько хороша? Ты тоже в детстве была похожа на своих кукол. Все так говорили. Это означает, что когда она вырастет, то будет счастливой.

— Считаешь меня счастливой?

— Если ты нет, то, что тогда сказать обо мне? А я живу и радуюсь каждый день. А то и учёной дамой стану всем назло! Мне Чапос так говорил: «Уйдёшь от меня, докатишься до пустынь. Туда тебе прямая дорога». Ещё и посмотрим, кто до чего докатится!

— Ты права. Конечно. Я счастливая. Но когда я вспоминаю бабушку, я думаю, что зря она, живя в низком сословии, обучала меня так, словно я аристократка. Насколько легче мне бы жилось, если бы я не была настолько отшлифована бабушкой, словно она готовила меня на выставку изысканных поделок. Если бы я была также проста, не культурна, как и те люди, что меня окружали, — Нэя хотела добавить «и окружают до сих пор», но не добавила. — Культура истончает человека, понимаешь, заставляет много размышлять, болезненно ощущать разлад между не отменяемой корявой реальностью и устремлениями возвышенной души. Делает для человека невозможным отращивание хватательных клешней, присосок на конечностях и жевательных зазубрин в пасти, как у насекомых, а то и клыков. Человек становится неконкурентным в битве за свой кусок. Культура — привилегия тех, у кого всё есть уже с рождения. Простому человеку она не нужна. Если бы я была грубее, шершавее, — и у Нэи дрогнул голос, — сколько терзаний удалось бы мне избежать. Не болеть от переживаний. Их попросту бы не было. Но разве он ценит это?

Эля поняла направление её мыслей, — Если бы ты была как большинство, вряд ли он выбрал тебя. Не может примитивный человек быть прекрасен. Чем выше развитие, тем совершеннее форма. Но и с другой стороны, тем уязвимее. Это да.

Нэя с удивлением смотрела на Элю, — Академия приносит свои плоды. Главная твоя задача удержаться тут и без меня.

— А куда ты денешься? — тут уж удивилась Эля.

— Да мало ли. Шить надоест. Да уже надоело.

Глава семнадцатая. «Надмирный Свет создал нас из одного зёрнышка Духа…».

Едва за Элей закрылась дверь, Нэя набрала код Рудольфа.

— Ну что? — отозвался он весьма безразлично.

— Чем ты занят? — спросила она, — Уже успел включиться в свою работу?

— Нет, — ответил он. — Решил, как и ты, заняться прослушиванием тишины.

— И что слышишь?

— Да ничего, кроме жужжания и пиликанья роботов и прочей дребедени. Доктор Франк передал мне зефир для тебя, но я сам его съем.

— Не ешь, — попросила она. — Я к тебе приду. Прямо сейчас…

— А как же твоя самоуглублённая медитация?

— Не получается, — ответила она.

Он вздохнул, — И у меня, — признался он, — ничего не получается. Я зверски скучаю…

— И я. Только не зверски, а нежно. Очень нежно.

— Тогда в чём дело? Беги ко мне. Я и сам бы к тебе прибежал, если бы была ночь. А так, у тебя там не протолкнуться. Не буду же я подставлять под удар твою репутацию безупречной жрицы своей «Мечты». Я жду…

И Нэя помчалась, хотя пришедшая Лата-Хонг размахивала ей вслед почти готовым платьем, указывая на вопиющие недоделки. Лата всё придумала, лишь бы затащить Нэю в примерочную комнату и поболтать вволю. А то и набиться на чашечку вкусного напитка с пирожным, чей свежий аромат отлично учуяла. Пирожные только что прибыли из столицы вместе с Элей. Но придётся Лате сегодня впустую лязгнуть зубами.

— Да на что же это похоже?! — возопила Лата. — «Мечтательница», управляющая кучей бездельниц и халтурщиц! — Она махала платьем как флагом, стоя на верхней террасе, но обернувшись и увидев Элю, стоящую с лаковым подносом в руках, на котором дымились две чашечки, а также манили кондитерскими цветами «сливочные бомбочки», мигом успокоилась. Эля поставила поднос на уличный столик, бережно повесила платье на спинку стула, и Лата мигом и без приглашения поспешила сесть. Эля не без удивления присела на другое плетёное уличное креслице. Кресло под чиновной дамой заметно пошатывалось, оно было тем самым, которое и расшатал Антон, потом сломал Рудольф и кое-как починил новый охранник, он же дворник-садовник.

Лата уже погрузила губы в ароматный цветок «бомбочки», не догадываясь, что может упасть в любую минуту. Эля таращила глаза, с надеждой ожидая падения Латы. Лата самозабвенно поглощала «сливочную бомбочку» и не падала. Она всё-таки не обладала той критической массой, что и обрушила бы креслице. Пирожное исчезало в её немаленькой пасти. Эля смотрела на её пухлые губы и представляла неприличные картинки, — Вам бы заняться другим занятием вместо того, чтобы поедать сладости. Уж поверьте, это куда как слаще пирожных, при условии, что мужчина собою пригож, а его потенция на такой высоте, что реально вылетаешь в запредельность…