— Перестань! — потребовал он у Гелии.

— Я ждала тебя! — выпалила ему Азира, решив игнорировать Гелию.

— Зачем? — спросил он.

— Как зачем? — встряла Гелия. — Для того, чтобы распахнуть своё точёное тело для принятия… Как бы выразиться поприличнее? Твоих даров.

— Каких даров? — спросил он. — У меня ничего нет.

— А обещанные побрякушки? — спросила Гелия. — Ты же отобрал у неё браслет, обещая взамен кучу драгоценностей.

— А! — сказал он, — я забыл.

— А она помнит, — сказала Гелия, — она не забыла.

— Мне вовсе не нужны твои дары, — сказала Азира, — и я забыла о своём подарке тебе. Я всего лишь хотела увидеть тебя повторно.

— Зачем? — спросил он.

— Я скучала, — ответила она.

— Я не хочу причинять тебе страданий, — сказал он, — поскольку я никогда не полюблю тебя.

— Ты уже причиняешь мне страдания, — сказала она. — Не хочешь, не люби. Просто возьми мою любовь без всякой оплаты.

Гелия таращила глаза от изумления наглостью «приблудной кошки», которой выделила потёртый коврик и спальное место в крошечной и ненужной комнатушке, где приходящая уборщица хранила свой инвентарь для уборки большой квартиры. Поэтому, приходя, уборщица всегда выгоняла оттуда Азиру, как и выгоняют кошку, если она мешает. Всякий в доме Гелии чувствовал предельно низкую значимость для хозяйки её гостьи — длинноволосой красотки — танцовщицы. И никто не понимал, зачем Гелия её терпит у себя.

Понимала Азира. Она ждала, не придавая значения ни небрежению Гелии, ни открытому неуважению её друзей. И вот этот долгожданный миг настал! Гелия вовсе не собиралась отбывать с ним туда, куда и была должна в силу уже устоявшихся жизненных ролей. Азира же предлагала себя на замену роли нежной жены. Без слов она давала обещание сыграть эту роль так, что он забудет о собственном вовлечении в пошлую постановку, где дублёрша лишь ради куска пирога превзойдёт непревзойдённый шедевр, — Гелию. Нежность Азиры вытекала из неё подобно звёздной плазме в окружающее пространство. Она согревала его, даже не прикасаясь, напружинив свою маленькую грудь в форме круглых блюдечек. Было заметно, что у неё сильное сердцебиение, поскольку она прижала руку к области сердца, пугаясь собственной сильной реакции на его внимание. Горошины сосков выпукло обозначили себя под дрянной полупрозрачной тряпкой. Ей действительно не хватало воздуха. Она стала прикасаться блуждающими руками к застёжкам на своей хламиде, предельно оголив грудь и явив на обозрение выкрашенные алым цветом возбуждённые соски. Это был особый косметический шик у женщин Паралеи — подкрашенные соски. Застольный стриптиз возымел действие. Он приковался глазами к явленной телесной роскоши той, кто не имела привычки хоть в чём-то себя сдерживать. За что ей и попадало больше всех остальных и в процессе мучительного обучения искусству танца, и в последующей уже жизни. Как ни сомнительна была эта роскошь, а била по глазам и действовала точно по цели, — той, что ниже пояса.

— Такое ощущение, что у меня тут рана, — пробормотала она всё тем же жалобным детским голоском, имея в виду сердце и гладя свою нежно-пунцовую горошину. Плевать ей было на Гелию! В ход были пущены самые отчаянные и невозможные приёмы. Или сейчас или никогда.

— Очнись! — прикрикнула на неё Гелия, — ты не в закрытом клубе, а в приличном доме! И чего ты тут оголилась?! — она и сама как будто очнулась, вспомнив, что её муж вовсе не отдан той, кто припёрлась в её столовую в такой обёртке, в какой приличной женщине и спать стыдно. — Нет! Это до какой же степени ты тут распустилась! — она вдруг завизжала, — Прочь отсюда! — и бросила в Азиру маленькую десертную тарелочку с кусочком недоеденного пирожного, — Почему ты смеешь меня оскорблять в моём же доме! Весь аппетит отбила, гадина!

Азира ловко увернулась от снаряда, пущенного с нешуточной силой. Попади он, куда и был направлен, — в лицо, — синяка бы ей не избежать. Даже опостылевшую давно, житейскую свою роль Гелия не собиралась отдавать без боя. Азира вскочила. Румянец любовного возбуждения слинял. Испуганное лицо обесцветилось, и вся она подобралась как сжатая пружина, но покорно стояла, — руки по швам, что говорило о привычке к унижениям и побоям. Выносить всё покорно, но не из-за превосходящей силы, а когда от бьющей руки зависит дальнейшее благополучие. А так-то, она передралась со всеми бывшими ученицами из школы танцев, со всеми прошлыми соперницами, если те смели выходить на ту же тропу охоты, что и она. Конечно, не Гелия её била, а те, кто были над нею властны в недавнем прошлом. Но и Гелия охотно унижала ту, кто сама же напросилась на роль приблудной кошки в чужом доме. А ласковость не была тем качеством, коим природа одарила Гелию поверх всего прочего. Она не любила ни детей, ни животных, да и никого.

Гелия встала следом, имея намерение вытолкать Азиру не только из столовой, а за дверь. Гелия была выше ростом, в целом крупнее, да и хозяйкой в собственном доме. Её расширенные глаза буквально искрили как оголённый провод и были прекрасны даже в гневе. В утончённой по виду лицедейке были скрыты вовсе нехлипкие силы. Рудольф невольно залюбовался собственной женой, зная на собственном опыте, как может быть тяжела её лилейная рука.

— Дай мне хотя бы собрать вещи! — умоляла Азира, пятясь от стола. Он ухватил униженную девушку за руку и удержал рядом с собою. Почти прижал к себе. А Гелия вдруг села в креслице у стола и взялась за пирожное, как будто и не было тут никакого шума и шипения только что. — Как же вкусно! — проговорила она, впадая в экстаз уже совсем другого рода. — Передай от меня привет доктору. Жаль, что я не смогу сегодня отведать его кондитерских штучек. Зато другим достанутся. Я с тобой никуда сегодня не поеду.

— А я тебя разве зову с собою? Я так заехал, проверить, всё ли у тебя в порядке. — Именно тогда он подумал, к чему ему, хотя и прекрасный, да неотзывчивый манекен женщины, тогда как горячая и пластичная девушка жаждет с ним сближения. И лишь поморщился от своей низости, вовсе не ставя в вину Азире её распущенное поведение. Она такова, какова она и есть, какой создала её Паралея, какой воспитали и отшлифовали грубые родители и немилостивые учителя. Она всего лишь живая отливка из некачественной формы — окружающей среды. А рядом с нею не было того бережного умелого мастера, кто смог бы её подровнять до идеального образца, как было то проделано, например, с бело-облачной Нэей её тончайшей матерью и любящей бабкой заодно с премудрым дедом-отчимом. И опять от прикосновения к образу Нэи заломило где-то так глубоко, можно сказать, в полости костей, как бывает при высокой температуре…

— Считай, что я тебя предупредил, — вздохнул он. — Дары-то я тебе обеспечу, а вот сам уж точно подарком для тебя не стану.

Она уже не слушала. Она побежала переодеваться для прогулки туда, куда ему и будет угодно. К Гелии она уже не вернулась. Свой нищенский узелок она так и забыла у Гелии, а пришедшая вскоре уборщица брезгливо выбросила его в мусорный уличный контейнер. За что расплачиваться пришлось Гелии. Азира выставила потом счёт за утраченные вещи, ничуть не адекватный тому барахлу, к которому Гелия и прикоснуться бы побрезговала. Она даже принудила уборщицу вымыть ту комнату, где спала Азира, так тщательно, будто там ночевала стая бродячих кошек, а зараза могла распространиться и по всему жилью. Знал бы Рудольф об истинном отношении своей жены к той, кого она ему и предоставила для использования, если по сути дела, он искренне бы оскорбился таким вот отношением Гелии к своим насущным мужским запросам. Как будто нарочно подыскала что-то настолько непотребное, чтобы тайно над ним поглумиться. А по справедливости, девушка из социальных низов, одарённая редкой способностью создавать немыслимые виньетки из собственного тела, вовсе не была худшей по своим качествам в мире их «высокого искусства». Они все там были ущербные.