На Паралее не существовало такой медицинской и узаконенной практики как аборты. У них и без этого шла непрерывная и катастрофическая убыль населения. Наверное, были какие-то подпольные спецы для прерывания ненужной беременности, о чём прекрасно была осведомлена танцорка-проститутка, да она же разума лишилась как раз на то самое время. Его буквально трясло от отвращения к ней, к её намечавшемуся пузу, к тому, в какой скверне зародилось его собственное, неведомое пока чадо, ко всей той неразрешимой, казалось, ситуации с безумной будущей матерью, никому в целой Вселенной не нужной.

Он готов уже был пойти на преступление и самому сотворить с бывшей «усладой» то, для осуществления чего и погрузился в изучение сугубо медицинской информации на данную тему. Для этого он заточил девушку в тот самый подземный отсек, приготовив её для необходимой операции. Нужный инструментарий он взял самовольно у одного из врачей-хирургов подземного города, примерно такой, какой и подходил для предстоящего их взаимного кошмара. Положил её на обширную постель — наследие Шандора, закрепил её руки и раздвинутые ноги таким образом, чтобы она не шевелилась, и приготовил инъекцию для отключения её сознания. Собственные ненужные чувства и сам страх он отключил, — сказалась профессиональная подготовка, — став на время рассудочной и безжалостной машиной для исполнения, вложенной в себя же самого, весьма сомнительной и непривычной программы. Она сразу же почуяла то опасное, что надвигалось. Воспринимая происходящее как подготовку для её смертоубийства, она непостижимым образом очнулась от собственного помрачения и ясным голосом попросилась по малой нужде. Он с готовностью отпустил её, ощутив внезапный приступ невероятного облегчения, что хоть на минуту-другую предстоящая жесть отодвигалась от своей реализации. Ведь никто же не давал гарантии, что задуманное пройдёт успешно. А сам он уже был готов в случае неудачи распылить её бездыханное тело в той самой пропасти-расщелине, где уничтожались тела диверсантов Паука.

Ждать пришлось долго. Она не возвращалась, и он отправился за нею. Оказалось, что она удрала! Настолько быстро и необъяснимо она сумела освоить все хитрые коды и выходы, что возникла оторопь, неверие, что такое возможно. Во всём подземном городе она обнаружена так и не была, а выйти туда, где был выход в город через наземный «Зеркальный Лабиринт» она не могла по той простой причине, что не сумела бы активировать ни одну из подземных машин. Это исключалось. У неё не было такой возможности, да и самого понимания, как это проделать. Найдена она была через несколько дней на одном отдалённом пункте слежения в горах. После всего решимость совершить задуманное его оставила.

Пришлось во всём признаться Гелии, буквально возопить от растерянности и незнания, что делать?! «Пусть рожает», — невозмутимо сказала Гелия. — «Хагор и Инэлия примут ребёнка себе на воспитание. Не посмеют мне перечить. Я их кормилица, а также ты сам». Следом возник кудесник — врачеватель, избавитель от безумия, найденный Гелией. Тон-Ат. Ему надо было бы в ноги поклониться, все наличные сокровища отдать за то благо, что он сотворил. Но спина у гордого пришельца с Земли не гнулась, ценимых местными сокровищ не было, и отчего-то не было и самой благодарности. С безумной ли, с прояснённой ли головой Азира одинаково была ненавистной. Сама Паралея ненавистной, все её обитатели тоже, в их числе и сам волшебный целитель.

Вернувшись после родов из глухомани, куда её завёз Чапос, Азира заявила Гелии, что ребёнок родился очень слабым и вскоре умер. Он не поверил. Он не верил ни одному слову патологической женщины. Но найти несчастное крошечное создание так и не удалось, да и где было искать в чужой огромной стране? То место, куда и завёз её Чапос для сокрытия от общественности появления незаконнорожденного ребёнка, было Азирой покинуто сразу же, как только она родила. Прибывший туда посланец — тролль из ЦЭССЭИ не обнаружил ни её саму, ни ребёнка. Какое-то время она таилась где-то в отдалении от центра их мира, а потом вернулась до того новенькой, гладенькой и помолодевшей, что не верилось в такое преображение после адовых мук. Ведь и излечение от психоза, и последующее бегство, и роды где-то на отшибе цивилизации уж точно не могли прибавить красоты и здоровья. Но тут законы бытового жанра дали сбой. Осталась ли она беспамятной на прошлые события, оставалось лишь гадать. Она упорно молчала, да и вопросы он задавал не ей, а сопровождающему её Чапосу. Чувство непреодолимого отвращения к ней так и не покинуло его, а Чапос не мычал — не телился. Хотя, как раз мычал непонятно о чём. Она таращила на Чапоса мнимо-глубокие глазищи и словно бы призывала того к поцелуям любви налитыми губами. Грудь была также налита пока что не иссякшим молоком, — полупрозрачное платьице не скрывало её непривычных очертаний. Кожа матово отсвечивала такой же молочной нежной белизной. Рудольфа она не то, чтобы игнорировала, а как бы впервые и увидела. Делала вид, что полностью захвачена Чапосом, а тот сердито багровел от её не совсем уместного внимания. Рудольф вдруг вспомнил её попытку стриптиза за столом на глазах у Гелии и хмыкнул, разрядив всю неприятную в целом ситуацию. Словно бы уловив посланный им флюид, образ из прошлого, Азира вдруг уставилась на него точно так же, как в «Ночной Лиане». Не будь позади такого их позорного общего жития, он точно бы решил, что она без слов пытается донести до него мучительную ей, но безмерно дорогую память о любви, если уж не саму любовь. В напряжённых глазах проявились слёзы, белки чуть покраснели.

— Девочка была вылитая ты, — вдруг сказала она, смяв свою же собственную игру. — Золотоволосый ангел. А какие, кстати, у тебя волосы были до того, как ты чем-то заболел?

— Я ничем не болел и не болею! — буркнул он зло.

— Как же тогда твои неполноценные волосы на голове? — не отставала она. — Ведь у здоровых мужчин волосы растут, как и у женщин почти. Вон у Чапы какая шевелюра! — и она потрепала Чапоса по волосам. Тот угрюмо отстранился, но Рудольфу уже всё было ясно. Спелись две птахи из одного разбойничьего гнездовья. До неё не доходило, что Рудольф стрижётся. Думала, что он ущербный в этом смысле.

Она настолько посвежела на просторах бескрайней провинции, настолько отъелась чистых и дешёвых плодов, коими изобиловал континент там, где обитал малочисленный люд окраин, так была медлительна и тиха, что мало напоминала прежнюю вертлявую девушку. Прежде узкая настолько, что возникала мысль об отсутствии у неё пары рёбер, чего понятно не было, — она стала заметно полнее. Затянутые в простонародной причёске волосы переливались на свету отменным здоровьем по-прежнему. Всё предыдущее неблагополучие, как и сами роды, если и оказали воздействие, то не настолько плачевное, чтобы лишить её яркости, — не настолько насыщенной, как было, но достаточной для привлечения внимания. Красивой он никогда её не считал. Если она и была красива, то лишь для глаз трольцев. А они в своём большинстве, например, Нэю не считали красивой, а только чудной, притягивающей внимание именно что своей странностью. Кому-то, особенно трольцам утончённым и индивидуально оригинальным, непохожесть Нэи на прочих и нравилась, а кому-то и нет. А уж Азира была, что называется, секс-фейерверк для всякого.

Сидя за столиком уличного и дешёвого дома яств, она елозила ногами, то раздвигая их, то соединяя вместе, напряжённо отслеживая реакцию Рудольфа на себя. Непонятно, что она чувствовала, но очевидно проверяла его на собственное неотразимое воздействие. Но он холодно изучал эту чужую тролиху, ставшую по странному стечению обстоятельств матерью его ребёнка — несчастного погибшего гибрида. Поняв, наконец, его отношение, она в ответ излила на него безмолвную, но жгучую эманацию ненависти. Не исключено, будь его отношение другим, она рассказала бы, где ребёнок и отдала бы. Он просто это почуял. Или же уловил её ответный флюид. Девочка жива! Азира придумала с ходу всю ту историю с болезнью и последующей смертью младенца лишь от обиды.