— Заткни уши, Зеппль!

Такса, услышав свое имя, коротко лает — восторг и преданность.

— Микрофонов здесь нет,— с легкой насмешкой говорит Канарис.— Пока мет. Я слушаю, Вальтер. Вопрос будет частный или общий?

— И то и другое, господин адмирал.

— Общий — это Ганзен?

— Он и члены руководства.

— Не продолжайте! Я поговорю с кем надо, и они будут служить вам по совести.

На левом мизинце Шелленберга крупный солитер. Бригаденфюрер дышит на него, привычно протирает платком. Камень — подарок Ирен в день свадьбы, на счастье... Неробкий от природы, Шелленберг медлит, набирается духа.

— Господин адмирал! Вам известно, что Бергер исчез?

— Вы с ума сошли!..

— Да. И он и его люди. Есть основании думать, что полковник Бергер решил отсидеться в Швейцарии до лучших дней.

— Абсолютная чушь!

Канарис прикрывает ладонью глаза, и Шелленберг замолкает.

— Чушь! — раздельно повторяет Канарис.— Кто так считает?

— Кальтенбруннер. Скажу больше: за день до Бергера скрылся Ширвиндт. Обергруппенфюрер связывает эти события, полагая, что полковник столковался с русскими... Господин адмирал, поймите меня правильно, я не посмел бы... это не допрос, но дело чести вашей и моей...

— Я вас не узнаю. Вы запинаетесь?

— Прошу вас — мне нужны адреса. Все адреса явок Бергера в Женеве, его почтовые ящики, личные шифры — словом, все.

— А если их нет? — медленно говорит Канарис.

— Тогда Кальтенбруннер поднимет вой.

Эрнст уже арестовал его жену, а маленькая Эмми отдана в воспитательный дом. Он совещался с Гиммлером и клянется, что Бергер дал себя перевербовать Ширвиндту, а затем, извлекая двойной барыш, — Лусто.

— Обвинение в измене?

— Оно касается вас... и меня.

— Вас — нет. Успокойтесь, Вальтер. Кальтенбруннер не сказал ничего нового. У него все, кто имел несчастье выпить в моем обществе хотя бы стакан водопроводной воды, государственные преступники, а сам я изменник, враг, лакей англичан и американцев... Бергер — образец офицера, исполняющего долг по кодексу чести!

— Господин адмирал! Дайте адреса. Дайте — мы выйдем на Бергера, и подозрения рухнут.

Канарис выразительно разводит руками, и Шелленберг понимает — это правда: адресов нет. На всякий случай он повторяет:

— Мы оба заинтересованы,— но в голосе его нет ни веры, ни надежды.

— Прискорбно, но я бессилен,— говорит Канарис.— Другого на вашем месте я заподозрил бы в стремлении прибрать подешевле к рукам то, что является личным достоянием начальника абвера и его страховым полисом на черный день. Однако вам мне хочется верить, Вальтер; и тем не менее я вынужден ответить: нет. Бергер всегда готовился сам... Вальтер! Вы можете помочь его семье? Вы поможете ей?

— Да! — уверенно говорит Шелленберг, принимая решение не вмешиваться ни во что.— Ширвиндта поручили мне, и, следовательно, я имею повод...

— А Париж? Вам подчинили Рейнике?

— К счастью.

— К несчастью, Вальтер!

Канарис жует губами, словно разделывается с невидимым перепелиным крылышком,

— Хотите совет друга, Вальтер? Отзовите Рейнике, и без колебаний! Он слишком близок к Кальтенбруннеру, чтобы хорошо служить вам. Впрочем, мне все равно. Я очень болен, Вальтер, — по утрам лежу в ознобе, никак не согрею ноги... Сердце и старость, да?.. И знаете, Вальтер,— хотите верьте, хотите нет — я убежден, что Юстус Бергер, как скороход, опередил меня и сейчас стучит в ворота святого Петра, предупреждая о скором моем приходе. Что вы делаете?

— Стучу по дереву, господин адмирал. Дай бог, чтобы не сбылось.

В шинели, накинутой поверх халата, Канарис провожает Шеллеиберга до шоссе. Зеппль семенит рядом. Старик с собакой — оба умные, одинокие и настороженные.

Канарис вскидывает руку в приветствии; шинель сползает у него с плеча, обнажая острую ключицу.

— Да, Вальтер... Забыл. Последняя просьба. Сегодня я решительно злоупотребляю нашей добротой, но, боюсь, другого случая у меня не будет. Так вот, если Мюллер решится арестовать меня, любым способом добейтесь, чтобы послали вас. Пусть это будете вы!.. Хайль Гитлер!

...Ровно пять месяцев спустя Шелленберг вспомнит этот разговор. 23 июля обергруппенфюрер Мюллер, назначенный Гитлером председателем Особой комиссии по делу о покушении, пришлет его на виллу с приказом об аресте. Канарис встретит его в дверях.

— Я был уверен, что это будете вы! — скажет он с хладнокровной улыбкой.— Спасибо, мой молодой друг.

25. Март, 1944. Париж. Сен– Жермен де Прэ.