Шрифт:
— Надька? Она? Ты же говорил, что с ней все! Я бы еще простила, будь это кто-то другой. Но моя племянница-малолетка?!
Дрожь пробрала до кончиков пальцев. Впервые мама так кричала, будто хотела докричаться до чертей в Преисподней, чтобы они насадили папу на свои виллы. Тот, напротив, непривычно лепетал, его голос тонул в излияниях праведного гнева мамы.
— Она не малолетка. Ей 23… И она… Бе… Бер…
— А тебе 36! 36! Сережа!
И весь этот ужас происходил под аккомпанемент детского плача. Братик, полностью одетый, лишь курточка наполовину расстёгнута. Пыхтит, заливается слезами, а лицо красное-красное.
— Да ты сама не святая! Я еще не забыл, что было 1,5 года назад. Я даже не уверен, что Сережка…
— Заткнись! Ты сам знаешь, чья это вина…!!
Захотелось поступить так же, как брат: заткнуть уши и закричать во весь голос, чтобы всего это не слышать. Вместо этого поддалась другому своему порыву: подхватила дайпер-бэг, потом Сержика усадила в коляску, брошенную в прихожей — и на выход.
После растерянности и отрицания (несмотря на прохладные отношения с папой, в душе я не хотела верить, что все, конец) наступила злость.
Раз уж они не могут решать проблемы цивилизованно, я не собираюсь все это выслушивать! И Сережке не позволю!
С яростным энтузиазмом викинга, переплывающего Атлантический океан, толкала коляску по тротуары, шлепая по лужах в своих новых берцах.
Сережка очень быстро уснул. Да и мне свежий воздух пошел на пользу. Из головы ушел болезненный стук, дышать даже стало легче.
Но надолго меня не хватило: в сапогах начало противно хлюпать, даже сносная погода в таком состоянии не радовала.
Куда податься? К двоюродной тетке? На другой конец города?
Ага, а потом объяснять, почему приперлась и мелкого с собой притащила…
Да, тетя Женя, если узнает, что ее дочь не просто закрутила интрижку с моим отцом, так еще и забеременела… Она-то думает, что Надя живет своей тихой жизнью в соседнем городе… То-то папа постоянно по командировкам разъезжает…
С нее станется вооружиться дробовиком — и поскакать к моим родителям на помощь маме в свершении кровавого возмездия…
Сейчас я не была уверена, что способно гладко, без сучка, бе запинки, соврать.
Сама не заметила, как в размышлениях завернула на знакомую улицу.
Замедлила шаг, потому что не была уверена, что чета Чернышевых-Караевых примет нас с Сержиком с распростертыми объятиями, учитывая, что я всю неделю игнорировала Влада, который пострадал, вступившись за меня.
Когда подошла к дому, заметила, что ворота открыты.
Как будто ждали…
Потопталась на границе между общественной и частной собственностью. И тряхнув головой, подтолкнула коляску вперед — она подпрыгнула, Сержик закряхтел, просыпаясь.
Оставив коляску у крыльца, поднялась и постучала. Нерешительно и глухо.
Сердце замерло, когда услышала шаги.
Что если он разозлился, из-за того, что я не отвечала? Прогонит меня и не захочет видеть?
36
Придется бесцельно бродить по улицам. И мусолить в голове все, что сейчас творится у меня дома. Помирятся ли? Или все, конец…?
Сердце сжалось.
Не думала, что буду переживать, если папа с мамой разведутся… Папа не особо участвовал в моей жизни, но все же… Были моменты. Как и в каждой семье. Мне было 13, и он взял меня на рыбалку. В соседнюю деревню, где жил его брат. По ощущениям тогда — это было самое ужасное лето в моей жизни. Но сейчас… Становилось тоскливо, стоило представить, что больше таких вот совместных воспоминаний больше не будет. Что я больше не буду сидя на диване у телевизора закатывать глаза и цокать на каждый папин комментарий, только ему кажущийся самым остроумным.
Когда дверь открылась, я не сразу подняла глаза, гипнотизируя взглядом деревянное крыльцо.
Я вдруг поняла, что это может быть не только один из Владов или они оба. Ведь в доме живет еще один человек. И этот человек — директор. Который вряд ли обрадуется гостям, способным за минуту разбить какую-нибудь раритетную вазу.
Уверенно подняла взгляда, искренне надеясь, что я не выгляжу совершенно потерянной жалкой девочкой. Правда, улыбнуться себя заставить не смогла.
Это бы Влад. Влад-Плохиш. В той же куртке, с немного взъерошенными волосами.
Понимание в глубине этих серых глаз сразило наповал — растопило все возможные ледяные стены (если они еще оставались).
Подступающие слезы обожгли переносицу.
Этот взгляд… Взгляд был таким родным, близким… Что я не удержалась — поддалась порыву. И шагнула.
Не успела я сообразить, нажать на тормоза — как мои руки скользнули по мужскому торсу, заключая парня в капкан принудительных объятий. Кажется, я опомнилась только когда почувствовала сквозь кожанку его лопатку.
Застыла, хотела сдать назад. Но Чернышев ответил: его ладонь мягко коснулась моих волос. Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моих легкий. Потерлась носом о его поскрипывающую куртку. Уже знакомый запах кожи и мыла или геля для душа, понятно — горьковато-сладкий.