– Боря, ты очень много куришь…

– Видела бы ты, сколько я курил после развода. Так, ладно, дай докончить, пока я решился. В общем, – Борис резко махнул рукой, разгоняя дым. – Ни черта не тянет эта вытяжка! В общем, мне тогда пришла в голову гениальная идея. Достойное завершение, настоящая вершина всех моих тогдашних представлений по поводу устройства семейной жизни и отношений между мужчиной и женщиной. Я решил, что самый лучший способ возбудить твои чувства – это заставить ревновать.

– Что?!

– Да, Липа, сейчас, когда я произношу это, мне самому ?елепо! – Борис хлопнул себя ладонями по бедрам, обронил окурок. Касси тут же заинтересованно подбежала понюхать. – Фу, не трогай! – Борис подобрал окурок, выбросил его в раковину и устало продолжил: – Мне теперь и вспоминать-то об этом противно – каким я был тогда дураком. Сам вывозился в грязи,тебя… испачкал, а вместо ожидаемого результата получил развод.

– Я правильно тебя поняла, - тихим и каким-то свистящим голосом произнесла Оля: – Что настоящая причина твоих измен – это не нехватка качественного регулярного секса, как ты мне говорил, а желание вызвать мою ревность? Ты… ты правда… так думал?

– Ну, – дернул Борис плечом.
– Тогда я был уверен, что это хорошая идея. Что это сработает. Говорю же – дурак.

Оля открыла рот. Закрыла. Потом снова открыла.

И закрыла его спустя только пять минут. Потому что выдохлась.

– Ничего себе, какие ты слова знаешь, - ошарашенно отозвался Борис.
– Я даже не подозревал, что эти слова… можно так комбинировать и…

– Нет для тебя нужных слов, Накойхер! – взвизгнула Оля, схватила со стола полотенце и швырнула его в Бориса, но оно упало на пол.
– У меня их нет. Их вообще нет. В русском языке таких слов не существует! Ты… ты… ты…– от переизбытка чувств профессиональный филолог Олимпиада блядь Аскольдовна снова грязно и матерно выругалась. А в Бориса полетел рулон бумажных полотенец.

– Можешь и всю посуду заод?о перебить, – Борис ловко перехватил рулон.
– Только мамину любимую чашку костяного фарфора не разбивай. Если это возможно, конечно.

Оля сидела, тяжело дышала и смотрела на Бориса. В гoлове у нее звенели какие-то колокольчики, бубенцы и вообще – целый духовoй оркестр развлекался. ? Борис тем временем прикурил очередную сигарету.

– Знаешь… Я ведь себе слово давал. Что никогда не стану таким, как отец. И вот же получилось… Что яблочко от яблони… никуда не укатилось.

– Ты… – удивление у Оли едва не вышло кашлем.
– Ты знаешь про Бориса Натановича?!

– Ты тоже?
– Борис смотрел на нее, сощурившись сквозь табачный дым.
– А как?.. ?, мама, наверное, рассказала. Ну да, откуда бы тебе еще знать.

– А ты откуда знаешь?

– А мне… – Бoрис глубоко затянулся, закашлялся.
– А мне отец сам рассказал.

– Как?!

– Ну как… Так. Опосредованно. Отец же в больнице умер. Его с пред-инфарктом увезли, собирались оперировать, готовили. Мы с матерью к нему по очереди ездили, она с утра, я после учебы вечером. И вот я к нему приехал, а он мне конверт дает со словами: «После моей смерти прочтешь». Я ему: «Пап,ты чего, все будет хорошо, завтра операция». Что-то еще говорил, про процент успешных операций, про кардиохирурга, который его оперировать будет, ну в общем, что мог ещё говорить такой самоуверенный зазнайка, как я, в двадцать с небольшим. ? он улыбнулся и говорит: «Ну тогда просто порвешь его». ? ночью его не стало. – Борис снова озадаченно посмотрел на сигарету в своей руке. – Ну и гадость эти сигареты, – cнова затянулся.
– А в письме было написано… ну, про измены было написано. И слово с меня брал о матери заботиться и никогда ее не обижать, что ей, мол,и так в жизни досталось. И… И вот! – Борис резким щелчком отправил окурок в раковину.

Тишину нарушало только шипение окурка, но скоро стихло и оно.

Оля сжала виски пальцами. Сколько… скoлько всего. Похоже, у нее слишком маленький мозг, чтобы это все осмыслить. Как же это… как же это все меняет.

– Боря,и что нам теперь делать?
– услышала ?ля свой тихий и какой-то беспомощный голос.

– Сейчас. Погоди.

Он вышел. Снова за телефоном? Оля зачем-то встала. Подобрала валяющееся на полу полотенце. Желание бить посуду пропало совершенно.

Борис вернулся и протянул Оле раскрытую ладонь. На ней была красная бархатная коробочка. Борис открыл ее. Внутри лежало два обручальных кольца, побольше и поменьше. То, что меньше, лежало внутри того, что больше.

У Оли почему-то перехватило дыхание.

– Это… это мое?

– Наши.

Она вдруг вспомнила, как сняла это кольцо со своей ру?и. Даже не сняла - сдернула. Серый пасмурный день, мокрые ступени ЗАГСа. Оля резким движением сдергивает с пальца обручальное кольцо, палец влажный, кольцо соскальзывает легко,и она швыряет его под ноги Борису. Кольцо подпрыгивает, крутится, катится по грязному мокрому асфальту и едва не падает в решетку ливневой канализации - Борис в последний момент наступает на него. ?ля смотрит на грубый большой черный мужской ботинок, который наступил на ее обручальное кольцо – и ей кажется, что больнее в жизни уже не будет никогда. На ее жизнь,так же, как на маленькое золотое обручальное кольцо на сером мокром грязном асфальте, наступили грубым тяжелым мужским ботинком.

А теперь это кольцо лежит внутри другого кольца на белом атласе в красной бархатной коробочке.

Оля не могла заставать себя оторвать взгляд от двух колец. Не могла заставить себя посмотреть на Бориса. Смотрела на то, как его пальцы достают большее кольцо. Борис медленно надел его на безымянный палец cвоей правой руки, покрутил, тряхнул кистью.

– Чуть свободнее стало, но не спадает.

А потом взял Олину руку. Замер. Замерла и Оля. Борис медленно взял второе кольцо – и надел его Оле на палец.