Все женщины, как одна, были блондинками того самого пшеничного оттенка, что так хорош, когда натурален, и так пошл, когда женщины жгут себе волосы гидроперитом. А ещё все гражданки были светлоглазы и фигуристы. Убивали их в тёмных подворотнях ударом острого трёхгранного клинка, что и удивило следователей и оперативников. Обычно N-ские преступники использовали что попроще – финка, кухонный нож, а то и вилы. Необычное орудие убийства так и не нашли. Душегуб уносил его с собой. Так что у следствия не было ни примет преступника, ни его отпечатков пальцев. Даже слепки со следов обуви снять не удалось.

В случае с судомойкой подворотня была слишком истоптана большим количеством народа, ведь проживала гражданка в многоквартирном доме. Даже удивительно, как злодей смог провернуть всё, не засветившись ни перед кем из многочисленных жильцов.

Секретарша наркома жила в доме с очень хорошим дворником, который скоблил мостовую настолько усердно, что извёл снег на своей территории начисто.

Продавщицу убили, когда мела метель – первая в этом году, но такая сильная, что снег просто засыпал все следы и возможные улики. А с домохозяйкой вообще глупость вышла – её тело перенесли добросердечные соседи ещё до приезда милиции и место преступления оказалось затоптано несознательными гражданами.

Да и с остальными жертвами дела обстояли не лучше.

Не сразу, но всё же поняли правоохранительные органы, что все убийства одних рук дело. И милиционеры были уверены: преступник – мужчина. Криминалисты подтверждали это на девяносто девять процентов. Один процент оставили на всякий случай, мало ли что, всяко бывает.

От понятной растерянности и чудовищности происходящего не смогли сыщики утаить шила в мешке, а может, и не захотели. Дело получило широкую огласку. Потом, конечно, виноватых в разглашении примерно наказали, но было уже поздно. Оправдывало сотрудников Уголовного розыска только одно – в N-ске с большим уважением относились к печатному слову.

Впрочем, не напечатали бы обе губернские газеты ни строчки о кровавом преступлении или отделались парой фраз где-нибудь в «подвале», если бы не было негласного, но от этого не менее весомого разрешения от одного очень высокопоставленного партийного работника. Поговаривали, сам первый заместитель начальника N-ского обкома приложил к этому руку.

Обе местные газеты наперебой вываливали на читателя кровавые подробности, не забывая, впрочем, возлагать надежды на скорую поимку душегуба и осторожно критиковать местное УГРО. Ведь советские гражданки не должны погибать пачками от рук врага народа (а кем ещё мог быть неизвестный преступник?).

Лидером, несомненно, была «Правда N-ска». Газету раскупали как горячие пирожки, редактор даже тираж повысил. А всё благодаря бойкому перу репортёра криминальной хроники, молодого и горячего комсомольца Александра Тролева. Он и придумал злодею звучное прозвище – Потрошитель, которое приросло к не пойманному ещё преступнику намертво.

Зато прокурор N-ска о молодом даровании думал совсем не лестно. Вот и сейчас, собрав на экстренное заседание начальников отделений милиции N-ска, зло мял он в руках свежий номер «Правды N-ска». Потом пренебрежительно отбросил пахнущие типографской краской тонкие хрусткие листы в сторону, как что-то неприятное или даже мерзкое.

Смотреть на прокурора города было тяжело. Осунулся он за последние семь дней, резко постарел и как-то весь скукожился. Поговаривали о зубе, который точил на Петра Даниловича тот самый первый заместитель начальника обкома партии N-ска и возможных последствиях и для самого прокурора, и для всей N-ской милиции.

Пётр Данилович с силой провёл ладонью по лицу, не замечая, как расцвечивает щёки и лоб чёрными маркими полосами. Обвёл тяжёлым взглядом собравшихся и заговорил, сначала негромко и устало, но с каждым словом тон его голоса становился всё более суровым и к концу монолога уже гремел громогласным рёвом, заставляя дребезжать стакан тонкого стекла на столе и вжиматься в плечи головы начальников отделений.

– Ну что, как всем работается? Пять убийств и никаких улик. Вот, даже рупор советской общественности молчать больше не может. – Пётр Данилович с силой ударил по сложенной газете, словно желая прихлопнуть и сам рупор, и того, кто в него кричал. – Или кто-то надеется отсидеться? Предупреждаю, что место деревенского участкового инспектора покажется вам избавлением. Потому что попахивает тут вредительством и саботажем…

На последних словах Пётр Данилович опять понизил голос, и это произвело на присутствующих сильное впечатление. Все знали: понапрасну Пётр Данилович ни кричать, ни пугать никого не станет.

В кабинете повисла звенящая тишина, только шальная, неизвестно откуда взявшаяся муха надсадно жужжала где-то под потолком.

– Степан Матвеевич, есть что сказать? – Прокурор в упор посмотрел на начальника отделения милиции N-ска.

Невысокий, но крепкий пятидесятилетний мужчина встал, прокашлялся и негромко начал:

– Вы знаете, делом занимаются мои лучшие люди. Но, Пётр Данилович, время-то упущено, часть улик безвозвратно утеряна, свидетели путаются в показаниях, да и тела уже успели похоронить. Эксгумацию, конечно, провели, но… – Он развёл руками и удрученно качнул головой.