С седыми волосами, повязанными черными нитями, в одеждах цвета первого снега, с посохом в руках, он сидел на своем почетном месте и цепко наблюдал за Хаджаром взглядом невероятно ясных и разумных глаз.

Хаджар огляделся и понял, что его так смущало в местных. При всем желании он не смог найти хоть кого-то старше сорока-пятидесяти лет. Не считая сидевшего на троне, разумеется.

А, как говорится — опасаться стоит прежде всего тех, кто доживает до старости там, где большинство погибает молодыми.

— Старейшина, — склонил голову Хаджар. — Пришел я говорить с поклоном, о…

Старец поднял ладонь, после чего, тяжело опираясь на посох, подошел к Хаджару. Вечерние Звезды — он едва дотягивал ему до груди, но при этом ощущения того, что генерал смотрит на главу деревни сверху вниз так и не возникало.

Крепости духа этому смертному не занимать.

Молча он подошел к столу и, сделав несколько жестов, дождался пока перед Хаджаром не поставят глинянной миски, до краев наполненной горячим жаркое, а рядом еще и положили несколько пышных булочек вместе с кувшином молока.

— Ешь, чужестранец, пей, — ровным тоном предложил старец. — твой путь был далек, а раны глубоки. Нет правды в словах того, чьи ноги не могут стоять прямо.

Хаджар перевел взгляд со старца на пищу, затем обратно и снова едва заметно поклонился.

— Моги ноги крепки, Старейшина, а а в руках достаточно силы. Я благодарю вас за кров, благодарю вас за заботу и лечение. Мои соратники в камере уже давно не видели солнца и не ели ничего, кроме каши. Если вы это отдадите им и позволите подышать воздухом, я буду вам признателен.

Сатрейшина какое-то время смотрел на Хаджара, после чего перевел взгляд на Павура.

— Я ничего ему не говорил, отец, — и почему Хаджар снова не был удивлен. — Когда я встретил его, он знал наши пути и слова. Теперь ты убедился в этом сам.

Старейшина немного устало вздохнул, после чего обратился к одному из воинов.

— Протезы для сына подгорного народа готовы?

— Да, глава Арад.

— Тогда помогите ему и темнокожему добраться досюда. Пусть едят, пьют и греются. Когда в них будет достаточно силы, чтобы держать слово — начнется разговор.

Воин кивнул, развернулся и, вместе с остальными направился на выход. Хаджар остался посреди зала рядом с Павуром и Арадом. И, несмотря на то, что все трое были безоружны, они не могли не понимать, что генерал, при желании, может обоих их отправить к праотцам быстрее, чем успеют вернуться воины.

И все же — ни тени сомнения или страха не отразилось на лицах северян. Они были уверены в том, что Хаджар так не поступит.

Потому что это бесчестие.

Генерал посмотрел на резные своды зала.

Может, если бы остальной Безымянный Мир жил по таким же, с виду, простым укладам, то его путь даже и не начался бы…

— У меня было еще двое спутников, Старейшина, — напомнил Хаджар. — Что с ними?

Арад смерил его взглядом, после чего сел рядом за стол и, вскоре ему тоже поставили пищу.

— Ешь, чужестранец, — махнул он рукой в сторону еды. — Пей. Пока мы не разделили пищу — мы друг другу никто. После того, как мы поедим за одним столом под общей крышей, я буду верить твоим словам, а ты моим. И если кто-то из нас солжет — не будет большего тому позора перед ликами праотцев.

Хаджару ничего не оставалось, кроме как сесть рядом и, если признаться, с большим аппетитом наброситься на жаркое.

Через некоторое время пришли и Шакх с Албадуртом. Пустынному Волку сняли повязки с лица, обнажив уродливые, зашитые раны на щеках и рубцы на том месте, где когда-то было ухо.

Рядом шел гном. Если так можно было назвать его непреклонные отказы от помощи воинов местных. Албадурт, медведем переваливаясь с ноги на ноги, щелкал деревянными протезами по полу, тяжело, всем весом, опираясь на два костыля.

Глаза гнома при этом все так же смотрели в пустоту. Как два мутных стеклянных шарика, они даже не блестели. Албадурт, как околдованный, сел, взял в руки деревянную ложку и принялся мерно, ритмично, черпать жаркое, иногда отвлекаясь на чарку с молоком.

Окружающего мира для него словно не существовало.

— Агар Орад, сын Гохара, — произнес старейшины, когда ложки опустились на дно мисок.

Трапеза была окончена и пришло время разговоров.

— Хаджар Дархан, сын Хавера, — представился Хаджар.