Теперь полцарства я была готова отдать за возможность повернуть время вспять, потому что не знала, как помириться с Ромкой. Едва я пыталась заговорить с ним, как он закрывался учебником или вообще покидал класс. Из школы мы выходили поодиночке, и больше всего я боялась, что он займёт освободившееся место рядом с Князевой и начнёт провожать до дома её.

Апрель напоминал мне жевательную резинку, прилипшую к обуви. Тянулся, рвался, но всё равно оставался на месте. Я зачёркивала в календаре дни, читала Лёшину книжку и ждала тридцать первое мая. Уговор относительно отметок стал единственной вещью, которая грела моё истосковавшееся по общению с Ромкой сердце.

— Отличников двое, — громко произнесла Татьяна Сергеевна, открывая журнал.

— Это неинтересно. — Витя Молчанов с задней парты устало зевнул и посмотрел в потолок. — Как обычно Белова и Пряничников. У нас эпоха застоя.

— А хорошистов десять: Бурунова, Липатова, Бурундуков, Захаров, Иванов, Князева, Зельский, Смертин, Бендарская и Сергеев.

«Хорошист, — шёпотом произнесла я, глядя на стул, на котором, как на троне, важно восседал мой рюкзак. — Пора выбросить туз, который я прятала в рукаве».

— Предлагаю это дело отметить, — начала Князева, едва мы вывались из класса под звонкий смех пятиклашек. — Отличники и троечники пусть развлекаются, как хотят, а всех хорошистов я приглашаю в боулинг. У меня брат в «Синеме» работает. Нам сделают хорошую скидку.

«Понятно, — сказала я самой себе. — Меня в боулинг не приглашают, значит, придётся действовать быстро. Пан или пропал».

— Андрей, Костя, вы с нами? — Катя к каждому поворачивалась по очереди, а Лена Бурунова торжественно вела список. — Роман?

Когда Ромка многозначительно кивнул, я сделала шаг вперёд и, набрав в лёгкие воздуха, громко выкрикнула:

— Иванов?

На нас уставились девятнадцать пар глаз: кто-то равнодушно, но большинство с интересом. Я загнала Ромку в угол, и ему пришлось обратить на меня внимание.

— Чего тебе, Белова? — нарочито зевнув, спросил он деланно равнодушным тоном.

Обычно мы не называли друг друга по фамилии, но сегодня был не обычный день, по крайней мере, мне очень хотелось верить в это.

— Да так, ничего. — Я прошла в глубь толпы и встала напротив него. Как тогда у светофора. — Помнишь, мы спорили? Я проиграла. Долг платежом красен.

— И на что вы спорили? — затараторил кто-то из одноклассников.

— Прямо здесь? — Ромка изменился в лице — это было мне на руку. Для пущего азарта я пару раз хлопнула ресницами.

— Здесь.

Он не поверил. Я шагнула вперёд, обвила его шею руками, поднялась на цыпочки и медленно коснулась губ. До этого дня целоваться я не пробовала, а потому понимала, что вышло у меня плохо, но это уже не имело ровным счётом никакого значения.

— Ну вот, — произнесла я, когда поцелуй закончился, — и рассчитались.

Стараясь не смотреть на лица одноклассников и особенно на мордашку Князевой, я выбежала из коридора, молясь, чтобы «итог спора» не заметил кто-нибудь из учителей, иначе бы мне пришлось вытерпеть нешуточную трёпку от папы.

«Об остальном я подумаю завтра, — мысленно повторяла я любимую фразу Скарлет О’Хара, пока переходила «зебру». — Завтра я обязательно что-нибудь придумаю».

— Ну и что это сейчас было? — Ромка схватил меня за запястье и резко повернул к себе.

— Мы на проезжей части, — напомнила я, но руку вырывать не стала.

— Что это было, я тебя спрашиваю! То ты на звонки не отвечаешь и не разговариваешь, а то целуешь на глазах у всего класса. Как это понимать, а?

— Я проспорила. Договор есть договор.

Время «зелёного человечка» закончилось, и нетерпеливые машины начали нам сигналить. Несколько особенно агрессивных водителей кричали из окон, чтобы мы выясняли отношения где-нибудь в другом месте. Я с остервенением поволокла Ромку на безопасный участок дороги.

— И что дальше? — повторил он.

Ответа на этот вопрос я не знала. В голове крутилась одна-единственная фраза, и я озвучила её, оставив попытки рассчитать все вытекающие из неё последствия.

— Я люблю тебя! А ты любишь меня?

Но вместо ответа он прижал свои губы к моим…

***

Я не слушала ни адвокатов, ни прокурора. Ромка говорил мало, папа ещё меньше. Мельком я успела заметить седовласого мужчину, который в день аварии дождался «скорую» и разобрался с моим телефоном. По-видимому, он пришёл сам, либо папа каким-то образом разыскал его. Отец мальчика, сбившего меня, редко поднимал голову, мать не появилась. Иногда я выходила за дверь и заставляла себя зайти обратно только усилием воли. Слушать про свою смерть было неприятно.