Конечно, я должна была рассказать ей правду. Намекнуть, подыскать слова, аргументы и примеры. Но как? Если о билетах и деньгах она не подумала, а сумку с вещами не захотела собирать из принципа. Да и вообще, как можно вот так взять и выдать человеку: знаешь, ты умер и стал призраком.

— Есть не хочешь? — начала издалека я, когда заметила женщину, торгующую пирожками.

— Нет, я не ем мучное. Раньше балетом занималась, привыкла быть худой, а голод я почти никогда не чувствую. Удобно, правда?

— Мугу. Туалет, если что в первом вагоне.

Альбина чуть прищурила левый глаз и склонила голову набок. Ей явно что-то не понравилось в моём вполне безобидном предложении. Я ухватилась за это, решив идти до конца.

— Тебе не кажется, что я отличаюсь от других? От твоей матери, например, и от пассажиров электрички?

— Отличаешься.

— Чем?

Тонкие, дугообразные брови Альбины опять поползли вверх. Она медлила и отчаянно подыскивала слова, которые никак не хотели сходить с её языка.

— Ты слегка прозрачная, — наконец выдавила из себя она, глядя куда-то в сторону.

— Именно, поэтому твоя мать прошла сквозь меня. Моё тело перестало быть плотным больше четырёх месяцев назад. Знаешь почему?

— Почему?

— Я умерла. Умерла и превратилась в призрака. Пока тело гниёт в могиле, душа разговаривает с тобой.

— Что за чушь ты несёшь? — Альбина резко вскочила на ноги и попятилась к проходу. — Зачем пугаешь меня?

— Никто тебя не пугает. Я действительно призрак. Смотри.

И, подойдя к шумной компании на соседнем сиденье, я по очереди поводила ладонью перед глазами каждого, но ни один из них даже моргнуть не потрудился. Лицо у Альбины вытянулось, рот открылся, брови в который раз за день взлетели к волосам. Всем своим видом она напоминала рыбу, выброшенную на берег.

Заговорить моя попутчица осмелилась только минут через пятнадцать, да и то шёпотом, осторожно, словно я была мотыльком, сидящим на ярком цветке, а она ботаником, изучающим редкие виды насекомых.

— Значит, поэтому эта не выгнала тебя. Она не видела?

— Да.

— А я вижу, потому что у меня дар?..

Мне было жаль её. Искренне жаль. Жаль, как ребёнка, которым Альбина, по сути, и являлась. Скажи я, что у неё дар, и она бы поверила, поверила безоговорочно и гораздо быстрее «Демидыча», потому что хотела в это верить, потому что надеялась на свою исключительность. Я усадила её рядом с собой и, погладив по плечу, выпалила без единой паузы, не узнав собственный голос:

— Ты видишь меня, потому что сама являешься призраком.

Она резко сбросила мою руку, вскочила на ноги и засмеялась. Громко, дико, как сумасшедшая, сбежавшая из психиатрической больницы. Голова у неё затряслась, глаза забегали, а язык вывалился. Не будь она призраком, то наверняка бы уже упала и начала биться головой об пол с пеной у рта. Но Альбина была призраком и, похоже, уже поняла это. Через пару минут смех её стих, сменившись громким жалобным плачем без слёз, от которого ближнее к нам окно покрылось мелкими трещинками…

***

Она пришла в себя примерно через час. Упала на сиденье и, уронив голову на колени, несколько раз громко и тяжело вздохнула. Затем снова вскочила, обогнала трёх грузных женщин, идущих к выходу, и резко остановилась у стеклянных дверей.

«Вот теперь точно выпрыгнет», — мысленно произнесла я, когда почувствовала, что поезд сбавляет скорость, и опять ошиблась. Грузные женщины кое-как спустились на перрон, Альбина, тихо поскуливая, таращилась в двери. Когда стоянка закончилась, я осторожно повела её на место.

На этот раз она послушно кивнула, обошла вагон ещё раз, погладила нескольких пассажиров по голове и, наконец, уселась на сиденье, забившись в угол. Маленькая, испуганная и не знающая, что делать.

— Призраки не отражаются в зеркале, — произнесла она, стараясь не смотреть на меня.

— Да… Есть у нас такая особенность. А ещё нам не нужны пища и вода. Мы не спим, не ходим в туалет и не можем плакать. Не чувствуем ни жару, ни холод. Нас никогда не тошнит, а боль, если и испытываем, то только душевную.

— Я даже не помню, как умерла. Стараюсь вспомнить, но не могу.

— В интернете писали, что ты выбросилась из окна.

— Не знаю. Я просто стояла на подоконнике, а потом оказалась на улице. Я ведь запросто могла упасть. У меня часто кружилась голова…

Взгляд у Альбины стал пустым и печальным. Я пожалела о том, что рассказала ей о том, что писали в газетах. Какая теперь разница? Правда, не правда. Может, выпала, может, выбросилась. Она всё равно не вспомнит или не захочет вспоминать. Сначала смерть ребёнка, потом его неожиданное появление и исчезновение могли толкнуть её на любую глупость. Я бы лично уже ничему не удивилась.