«Ну что ж, — подумала я. — Почему бы не попробовать выжать из этой вечеринки еще что-нибудь».

15

ФАРРИН остановила нас с мамой, когда мы уже выходили на улицу. Рядом с ней стояла высокая женщина в брючном костюме.

— Алексис, не могу тебя поймать уже целый час — ты все время с кем-то разговариваешь! Я хотела познакомить тебя со своей подругой — Барбарой Дрегер.

Где-то я уже слышала это имя.

— Приятно познакомиться, — сказала я.

У мамы округлились глаза, и она принялась стряхивать с пиджака несуществующие пылинки.

— Сенатор Дрегер!

А, вот оно что. Теперь понятно, что за Барбара Дрегер.

Мама взяла сенатора за руку и затрясла ее так, как будто это была водоразборная колонка. Она реагирует на женщин-сенаторов примерно так же, как девочки-подростки на попсовые мальчиковые группы.

— Это такая честь для нас!

— Алексис, мне очень понравились твои фотографии, — сказала сенатор. — Ты очень талантлива.

— Спасибо вам.

— Ты знала, что лучшую программу по обучению фотографии в Америке предлагает один из университетов Калифорнии?

— Нет, — ответила я. — Не знала.

— Школа фотографии Скаласки в колледже Уилсона, — уточнила Фаррин.

Сенатор с сияющим видом улыбнулась Фаррин.

— Наша альма-матер!

— Алексис самое место в Уилсоне, — сказала Фаррин. — Она им идеально подходит.

Сенатор Дрегер улыбалась мне так лучезарно, что я не могла отвести от нее взгляд.

— Вы не могли бы на минутку оставить нас с вашей дочерью наедине? — попросила Фаррин. Мама кивнула с таким энтузиазмом, что напомнила китайского болванчика.

Когда она отошла, Фаррин тепло улыбнулась мне.

— Мы так рады, что ты участвуешь в конкурсе.

Бодрая и счастливая Алексис, которая умеет общаться с людьми на вечеринках, стремительно исчезала. Тем не менее я смогла выдавить из себя вежливое «спасибо».

— Я говорила серьезно насчет того, что ты можешь пользоваться моей фотолабораторией.

— Я это очень ценю, — ответила я. — Это очень щедрое предложение, хоть я и не уверена, смогу ли им воспользоваться.

— Почему не уверена? — нахмурилась она.

— У меня нет машины, — объяснила я. — А живу я в тридцати километрах отсюда.

— А ты не можешь брать машину у мамы?

— Только тогда, когда она возвращается с работы. То есть… поздно вечером.

Это ее совсем не смутило.

— Если надо, я могу побыть здесь вечером.

— Ого, — проговорила я. — Это очень щедро с вашей стороны, но… нет, я не имею права просить вас о таком.

— Алексис, — начала она, положив руки мне на плечи. — Я сделаю все что угодно для девочки Аральта.

Мне понадобилось собрать всю свою силу воли в кулак, чтобы не отшатнуться от нее.

Только тогда я заметила на безымянном пальце ее правой руки тонкое золотое колечко, покрытое паутинкой царапин.

Она сжала мои руки в своих ладонях.

— Иди к маме. Она ждет тебя.

Я кивнула, повернулась и столкнулась лицом к лицу с сенатором Дрегер, которая тут же стала энергично махать мне на прощание. Я взглянула на ее правую руку.

Еще одно золотое колечко.

Тогда, после интервью, Фаррин смотрела не на структуру моих костей. Она смотрела на кольцо.

Я не помнила, как дошла до машины. Как открыла дверцу. Как села и пристегнулась. Я вернулась к реальности только тогда, когда мама начала бурно радоваться событиям вечера.

— Вот это прием! — воскликнула она, выезжая на дорогу.

— Ага, — произнесла я.

— Мы общались с фотографом, которая выиграла Пулицеровскую премию, — проговорила мама. — Ис сенатором США. Неужели все, что ты можешь сказать, это «ага»?

Я решила пока не говорить ей о Стюарте Темплтоне. А то еще врежется во что-нибудь.

— Эта женщина — Фаррин МакАллистер — назвала тебя талантливой, — она счастливо вздохнула. — А сенатор Дрегер сказала, что в Уилсоне достойным студентам дают очень хорошие стипендии! Ты только подумай: если она напишет тебе рекомендательное письмо…

Достойным? Или тем, у кого есть золотое колечко?

— Уилсон, конечно, небольшой колледж, но очень престижный. Это почти что Лига Плюща. Милая, для тебя это был бы такой шанс! Ты беспокоишься, что не поступишь? На самом деле…