– Вот об этом я и думала с вами поговорить, – вздохнула Виктория, нерешительно теребя фантик от конфеты. – Точнее, не совсем об этом…

– Я вас внимательно слушаю.

Было безумно сложно сформулировать то, что она хотела сказать. И если бы не острое желание получить хоть какой-то совет, Виктория вряд ли решилась бы на такое. Но за прошедшую пару дней она настолько запуталась в собственных мыслях и ощущениях, что уже не могла это выносить.

– Скажите, айл Нест… Что бы вы стали делать, если бы узнали, что ваша жена любит другого человека?

Врач ни капли не удивился, будто ждал подобного вопроса. Отставил в сторону чашку с чаем, так и не сделав глотка, и спокойно проговорил:

– Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество. Вы, задавая мне его, хотите получить не столько совет, сколько правильное решение. Но я не должен решать за вас, и не только я – любой другой человек. Вы только что сказали: «Я сама вольна решать, что буду рисовать на нем». И если я отвечу, то получится, что я нарисую за вас.

Виктория беспомощно всхлипнула, чувствуя себя запертым в клетке животным.

– Но что же мне делать? Я запуталась.

– Давайте попробуем порассуждать, – предложил Силван. – Как мы обычно с вами рассуждаем. Только немного переформулируем вопрос, чтобы он был адресован не мне, а вам. Что вы хотите сделать, узнав…

– Я поняла, – перебила его Виктория, не желая слушать из уст врача то, что она сама недавно сказала. – Вот только… – Она нервно рассмеялась. – Я боюсь это озвучивать.

– Понимаю. Но озвучить нужно, если вы хотите попробовать разобраться с проблемой.

– Да. – Она закусила губу, решаясь. – Есть два варианта. Я могу сделать вид, что ничего не заметила. Могу притвориться, что все в порядке, я ничего не знаю, и продолжать жить дальше. Арен никогда не оставит меня, не бросит, не только ради детей, но и потому что он – человек долга. И если я сделаю вид, что не в курсе, то все останется по-прежнему. И второй вариант… Я могу не делать вид, что не знаю. Могу попытаться поговорить, узнать правду и постараться принять совместное решение. Я могу… – Виктория запнулась, ощущая, как сжалось сердце в груди. – Могу попробовать отпустить его. Не держать возле себя силой и притворством.

Она замолчала, и врач тоже молчал несколько мгновений, внимательно глядя на нее.

– И к какому варианту вы склоняетесь? – спросил он мягко. – Какой больше нравится?

– Я бы очень хотела сказать, что второй, – грустно усмехнулась Виктория. – Потому что он честный и, наверное, все-таки правильный. А первый малодушен. Но при втором варианте я стану более несчастной, тогда как при первом… Арен останется со мной. Он продолжит заботиться обо мне, будет рядом. Да, он не полюбит меня никогда, но при этом он будет моим. – Виктория почувствовала жадность в собственном голосе и поморщилась. – Да, я понимаю, что это плохо – так рассуждать, но… вы ведь просили говорить правду. Я очень хочу, чтобы муж оставался моим.

– Как человек или как вещь, ваше величество?

Силван спросил это спокойно и тихо, но Виктории показалось, что он ее ударил своими словами.

– Что?..

– Вы хотите, чтобы муж был вашим. Я спросил – вашим как человек или как вещь?

– Конечно, как человек, – пробормотала она, почему-то ощущая себя гадко. – Конечно…

– У людей, в отличие от вещей, есть мысли и желания, – продолжал Силван невозмутимо. – Вы сказали только что: «Я хочу, чтобы муж оставался моим». А чего хочет император? Вы знаете? Вы говорили с ним об этом?

– Нет, – шепнула Виктория, вдруг вспомнив, как Арен сказал однажды: «Ты понятия не имеешь, что мне нужно». – Я действительно ничего не знаю. Я даже не знаю, права ли насчет мужа и… другой женщины.

– Тогда это станет моим домашним заданием. Попробуйте подумать, что нужно вашему супругу. В следующий раз я приду через неделю, и мы обсудим с вами все, что надумаете.

Виктория кивнула, понимая, что это задание самое сложное из тех, что давал ей Силван.

Во вторник, как только Арен вечером шагнул в детскую, Агата и Александр бросились навстречу, размахивая каким-то листком бумаги и галдя:

– Папа, папа, папа! Папа, папа!

Он сел на корточки, удивляясь их оживлению, но через секунду удивление пропало.

– Нам Софи письмо написала! – сказала Агата с гордостью, протягивая ему листок. – Вот. Смотри!

Письмо…

Арен медленно опустил голову.

«Дорогие и любимые мои дети!..»

Грудь словно ледяным кинжалом пронзило. Он помнил, что Агата и Александр просили разрешения писать Софии и он дал это разрешение, толком ничего не соображая от боли и даже не подумав, что дети станут использовать письма любимой аньян для шантажа любимого отца. Но он все равно не сможет запретить им переписываться, это уж совсем бесчеловечно.