«У меня все хорошо. Я начала работать воспитательницей в детском саду. В моей группе пятнадцать малышей. Ну-ка, посчитайте, на сколько это больше, чем вас?

Не грустите, мои милые, и не пытайтесь отговорить вашего папу. Он не поменяет решение, только расстроится. Давайте не будем его расстраивать! Лучше покажите ему, какие вы замечательные и послушные дети…»

Арен не удержался и прочел письмо, в каждой строчке которого София уговаривала Агату с Александром не капризничать. Она была веселой, шутила и подтрунивала, она разрисовала почти весь листок разными маленькими птичками, насекомыми и цветами – так, что письмо стало похоже на праздничную открытку. И Арен не мог не улыбаться, чувствуя невыносимую гордость за Софию. За то, как светло и благородно она вела себя в этой ситуации. Он сам никогда не смог бы так.

– Папа, папа, ну пожалуйста-а-а! – выли рядом Агата и Александр. – Ну папа-а-а… пожалуйста-а-а… Мы очень хотим, чтобы София вернулась!

«Я тоже», – подумал Арен с мучительной ясностью, но сказал лишь:

– Пойдемте ужинать. – И отдал Агате письмо. Девочка надулась, поджала губы и обиженно выпалила:

– Раз так! Мы больше не будем с тобой разговаривать!

– Да! – повторил Александр, взяв за руку сестру. – Не будем!

– Не разговаривайте, – пожал плечами император, подумав: «Главное, чтобы от еды не отказывались». Пока Агата не объявляла голодовку, но Арен не сомневался, что это еще впереди.

Дети сдержали слово и за ужином не проронили ни слова, хотя взрослые их активно провоцировали. Но наследники, невероятно похожие друг на друга, лишь сильнее надувались и хмуро смотрели исподлобья. Причем игнорировали они не только Арена, но и Викторию, отчего она тоже расстраивалась и едва ли не плакала.

– Вик, побудь в детской, – попросил император после ужина. – А я пока поговорю с этими врединами в спальне.

– Хорошо, – протянула она удивленно. Он подхватил Агату и Александра на руки, засунув обоих под мышки, и понес в соседнюю комнату. В другой раз дети хохотали бы и веселились, но сегодня лишь пыхтели и пытались вывернуться, чтобы убежать.

В спальне Арен усадил наследников на кровать Агаты и, строго посмотрев на недовольные мордашки, сказал:

– Я понимаю, что вам плохо, но если вы думаете, что мне хорошо, то вы ошибаетесь. И вы своим безобразным поведением делаете мне хуже. И маме. Если вам не жалко меня, пожалели бы хоть маму.

Александр неуверенно посмотрел на Агату, которая пыхтела, как маленький рассерженный дракончик, но в конце концов не выдержала:

– Мы просто скучаем по Софи, папа!

– Я тоже скучаю по ней.

– Тогда давай она вернется! – воскликнула дочь, и он покачал головой:

– Люди – не вещи, Агата.

– Но Софи хочет вернуться! И мы хотим! И ты, папа, я знаю, тоже хочешь! Ты любишь ее! – Девочка вскочила с кровати и обняла Арена. Алекс тут же повторил за ней, и императору пришлось садиться на корточки, чтобы видеть лица своих детей. – Я знаю, любишь!

– Конечно, люблю, – ответил он, погладив наследников по головам. – И хочу, чтобы она вернулась. Но в жизни, мои прекрасные, не всегда получается делать то, что хочешь. И сейчас как раз такой случай.

– Но почему? – прошептала Агата с отчаянием. – Если все любим и хотим. ПОЧЕМУ?!

Что он мог сказать, чтобы дочь поняла и перестала капризничать? Конечно, Агата очень умная девочка, но то, что происходило сейчас, было для нее все же слишком взрослым.

– Потому что любовь – это прежде всего свобода, – ответил он, сжав ладошки своих малышей. – Она несовместима с клетками, даже если они золотые. Люди счастливы, только если свободны. Здесь, во дворце, Софи никогда не будет свободна, а значит, не будет и счастлива. Я желаю ей счастья.

– Мы тоже желаем, – вздохнула Агата. – Но…

– Ты поймешь. Чуть позже, моя радость. Когда немного подрастешь. И ты, Алекс, тоже.

Дети молчали, расстроенно глядя на него.

– Значит… Софи не вернется? – Агата всхлипнула и потерла глаза свободной рукой.

– Не вернется. Но она будет свободна и счастлива.

– Папа…

Дети все-таки расплакались, и он обнял обоих, утешая.

– Ну перестаньте. Не рвите мне сердце. Да, мы будем скучать, но мы справимся. – Произнеся фразу Софии, Арен на секунду замер, не в силах сделать вдох. – Все будет хорошо, – закончил он глухо, ощущая себя бессовестным мерзавцем.

Остаток вечера прошел сносно – дети, хоть и оставались грустными, вели себя нормально, начали разговаривать и перестали капризничать. Уныло пособирали мозаику, потом послушали сказку и, печально вздыхая, отправились спать.

Виктория все это время тоже молчала, и Арен иногда ловил на себе ее задумчивые взгляды. В них не было ревности или злости, только жалобная обида, и император с усталым равнодушием подумал – наверное, жена подслушала его разговор с детьми. Какие выводы она сделала из его ответа: «Конечно, люблю», – догадаться нетрудно. И упрекнуть не в чем, потому что выводы-то правильные. Но говорить на эту тему с Викторией Арен не собирался. Только настроение ей портить, да и себе заодно.