Всем, кроме Софии.

Виктория не очень хорошо понимала, что делает. Она лишь хотела вернуть Софию во дворец, но как это осуществить, не знала. Уговаривать Арена бесполезно, значит, остается воздействовать на Софию. Писать письма, присылать рисунки, но в гости не ходить и детей не пускать, чтобы она как следует соскучилась. София добрая и жалостливая – быть может, если она поймет, что соскучилась, вернется?

Виктории самой было смешно от таких рассуждений, но что еще можно предпринять, она не представляла. И у Силвана совета больше не спрашивала, понимая, что должна решить сама. Он помогал ей в другом. Благодаря сеансам с психотерапевтом Виктория держала свое решение при себе и не передумывала, хотя очень хотелось. Да, ей действительно хотелось сдаться и, забыв обо всем, продолжать жить с Ареном, как раньше. Нет, лучше, ведь теперь не будет истерик! Она ведет себя идеально – так, может…

Но стоило Виктории посмотреть на мрачное лицо мужа, как она понимала – нет, нельзя отступать. Нельзя сдаваться. Она хочет, чтобы он был счастлив, – значит, должна вернуть Софию во дворец.

Теперь она знала: любить – значит желать, чтобы твой любимый был счастлив. Даже если в этом счастье нет места для тебя самого.

Арену иногда казалось, что он превратился в ледяную скульптуру. Если раньше холод был лишь на месте сердца, то чем больше проходило времени, тем сильнее он расползался, захватывая все его существо. Отступал ненадолго в присутствии детей, когда император играл с ними или читал письма Софии, а затем вновь обрушивался, вымораживая даже душу.

Его мало что радовало, хотя он остался еще способен на удивление. Слабое, невнятное, но все-таки удивление. И удивлялся Арен в основном поведению Виктории. Конечно, оно изменилось, как только проклятие спало, но сейчас дело было не в этих изменениях. Даже восемь лет назад, когда они едва поженились, Виктория не особенно интересовалась жизнью Арена. Возможно, она просто стеснялась задавать ему лишние вопросы, но так или иначе – разговаривали они тогда большей частью о проблемах супруги. Императора это устраивало, он совершенно не желал обсуждать дела еще и в спальне и теперь удивлялся тому, что у Виктории это желание неожиданно появилось.

Она стала интересоваться его работой – ходом расследования, законом о передаче титулов, вопросами наследования родовой магии. Несмотря на то что щит Арен не снимал, он видел – жена спрашивает искренне. Виктория не подлизывалась к нему, пытаясь наладить отношения, она действительно интересовалась, потому что хотела понять, что происходит, и желала помочь. В итоге Арен рассказал ей про открытия Рона Янга и Эн Арманиус и был поражен, когда Виктория робко спросила:

– Если ты все же организуешь какую-то комиссию или даже комитет, который станет заниматься вопросами передачи родовой магии, можно мне в этом участвовать?

– Зачем? – поднял брови император.

– Все думают, будто я не люблю нетитулованных, – пробормотала жена сконфуженно. – Это справедливо, конечно. Я бы хотела доказать, что это не так, а заодно помочь тебе. У тебя не хватит времени курировать этот комитет, а у меня есть время. Да и вообще это хорошо – показать, что ты не один, что тебя поддерживают близкие.

– Это и правда хорошо, Вик, – кивнул Арен, задумчиво глядя на супругу. – Что ж, пока я не против, а там посмотрим. Может, тебе это не понравится и ты сбежишь к своим растениям.

– Не сбегу, – сказала Виктория неожиданно твердо. – Можно подумать, тебе нравится сидеть на совещаниях с комитетами. Ты же никуда не убегаешь? Вот и я не убегу.

Пока императору с трудом в это верилось – Виктория все же не слишком представляла, о чем говорит и какой там пласт работы, – но он не спешил ей отказывать. Она имеет право хотя бы попробовать.

Арен оставался в ее спальне примерно через день. Жена больше не пыталась его соблазнить, лишь, разговаривая, расспрашивала о делах и рассказывала о том, чем занималась вместе с детьми, а потом нежно и ненастойчиво обнимала и засыпала.

Что ж, если Виктория будет вести себя так и дальше, их семейная жизнь перестанет быть кошмаром. Арен очень на это надеялся.

Вот так постепенно прошли три недели с отъезда Софии. Закончив дела, император перенесся к Виктории, чтобы остаться с ней на ночь, и, когда вышел из камина в спальне, обнаружил супругу сидящей возле туалетного столика и увлеченно что-то рисующей на листке бумаги.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался он, подходя ближе, и замер, увидев собственный портрет в карикатурном стиле, выполненный простым карандашом. – Вик?..

Она оглянулась на него и улыбнулась, заметив удивление на лице.

– Рисую. По-моему, это очевидно. София считает, что у меня талант к карикатурам. Что думаешь?

Имя отозвалось дрожью в измученном разлукой сердце.

– Думаю, она права. Ты показываешь ей свои рисунки?

– Да, она меня учит, – кивнула Виктория. – Смотри! – И достала из ящика туалетного столика целую стопку листков; на верхнем оказались карикатурные изображения Агаты с Александром. – Вот!

Арен принялся перебирать рисунки и не мог не отметить, что жена действительно многому научилась за последнее время. Но кроме ее карикатур здесь были и рисунки Софии – он узнал знакомую руку.