Лицо врача оставалось таким же беспристрастным, и от этого, как ни странно, Виктории стало чуть легче откровенничать.

– Потом я начала капризничать. Смотрела на его реакцию, пыталась вывести из себя, но Арен всегда оставался совершенно спокойным. И я тогда подумала… что у него, как у моего отца, наверное, есть любовница. У отца их было много – и при жизни матери, и после ее смерти тоже, и не одна, а сразу несколько. Я начала следить за Ареном, пытаясь найти доказательства…

Виктория чувствовала, что внутри ее словно прорвало плотину – так ей вдруг захотелось все-все рассказать. И о своей безумной ревности, и о недоумении мужа – даже здесь он остался равнодушен! – и о постоянном раздражении, с которым почему-то не получалось бороться, и об отравленной горничной, и об истериках, которые становились еще более яростными во время беременности.

Врач слушал, задавая ненавязчивые вопросы, хотя Виктории они были и не нужны – она говорила, говорила и говорила, не замолкая, наверное, целый час, пока не почувствовала себя абсолютно опустошенной, выпотрошенной и вывернутой наизнанку.

– Ваше величество, – сказал психотерапевт, когда Виктория замолчала и потянулась за водой, – я приду завтра в то же время, и мы продолжим. Но у меня есть для вас домашнее задание.

– Домашнее задание? – переспросила она с недоумением.

– Да. Вы начали рассказ с утверждения, что вас не любит муж. Я прошу вас подумать до завтра и дать мне ответ на вопрос, любите ли вы своего мужа. Да или нет. Не надо рассуждений. Просто – да или нет.

– Я могу ответить сейчас.

– Сейчас не надо. – Он легко улыбнулся, вставая с дивана. – Завтра.

На врачебном консилиуме собрались все заведующие отделениями и ведущие специалисты – всего около двадцати человек, – и он показался Арену не менее невыносимым, чем Советы архимагистров. То, что Эн рассказала ему за тридцать минут, на совещании врачей обсуждалось два часа. Она объясняла и обосновывала каждое будущее действие, показывала формулы и схемы артефактов, отвечала на вопросы. Господа врачи сомневались и кидали недоумевающие взгляды на императора, который заявил о своей поддержке еще в начале совещания. Арен, чтобы избежать кривотолков, объяснил стремление вернуть свою аньян переживаниями дочери, которая ни в какую не хочет отпускать контур, – и, кажется, ему поверили. По крайней мере уточняющих вопросов задавать не стали, сосредоточившись на сути самой процедуры, которая всех повергла в шок.

Но, быстро пережив этот шок, господа врачи начали ругаться.

– Эн, – покачал головой заведующий реанимацией, разглядывая схему подачи электрического тока, – этой процедурой мы ставим под угрозу здоровье его величества, а возможно, и жизнь. Я решительно против подобного риска.

– Здоровью, а уж тем более жизни императора ничего не грозит, – возразил заведующий терапевтическим отделением. – Дозы рассчитаны точно, они не могут повлиять на энергетический контур его величества. Речь идет только о болевом эффекте. Неприятно будет, конечно, но это не то что не смертельно, даже не травмоопасно.

– Меня крайне сложно убить, – сказал Арен холодно. – Тем более током. Но чтобы не было сюрпризов, перед уходом я поставлю на всех присутствующих печати молчания.

– Это обязательно, – кивнул главный врач. – По этой же причине протокол консилиума мы не ведем.

– Запишите только ключевые моменты и итоговое решение после окончания совещания и передайте мне для тайного архива, – уточнил император. – Совсем без документов мы обойтись не можем, но все будет засекречено.

– Эн, позвольте вопрос, – вновь вмешался заведующий реанимацией. – Допустим, тело вы воссоздадите, но душа и сознание не вернутся. Останется только оболочка. И как быть?

– Это маловероятно, коллега, – сказал ведущий психиатр, опередив с ответом Эн. – Девушка ушла в абсолютный щит вся, вся должна и вернуться. Если мы запускаем обратный процесс, то запустится он в полном объеме либо не запустится вообще. Эксперименты Эн с энергетическими контурами это доказывают – резерв к магам возвращается в полном объеме.

– Эн, по поводу использования медикаментозного катализатора сознания, – произнес заведующий терапией. – Я не уверен, что от подобного вмешательства не станет хуже. Лучше не рискуй, а уж если решишь рисковать, то хотя бы не сразу.

– Да, я так и планирую сделать.

– Правильнее будет, если девушка очнется сама. В том случае, если ты резко выдернешь ее сознание при помощи лекарств, от этой резкости оно может помутиться. Поэтому я бы не стал рисковать с катализатором. Попробуй использовать внешний раздражитель, только не боль, а родных и любимых людей, голоса и прикосновения которых могут повести ее сознание за собой. И вообще, – мужчина хмыкнул, – вспомни сказку о спящей принцессе.

– Э-э… – Кажется, Эн смутилась. – Я плохо разбираюсь в сказках.

Несколько врачей улыбнулись, а заведующий терапией, ничуть не удивившись, продолжил:

– Спящую принцессу заколдовала злая ведьма, и спала эта принцесса много-много лет, пока не пришел ее возлюбленный и не разбудил девушку поцелуем. Если у вашей подопечной есть такой возлюбленный, можно его использовать.

Эн кашлянула.

– Спасибо, я учту. Брайон, – она посмотрела на главврача, – что вы скажете? Можем мы назначить процедуру на завтра?

– Предприятие, конечно, сомнительное, – протянул Валлиус. – Но раз жизни и здоровью его величества ничего не грозит… Что ж, давайте завтра, в десять утра. Я буду присутствовать. Еще кто-нибудь нужен, Эн?