— Не поднимай шум, сестричка, нет повода.

— Эта Людмила… она и в самом деле твоя… напарница?

— Во всех смыслах. Она же сама подтвердила… И вообще — какое это имеет значение? Толковая девушка, с ней приятно общаться… — Он явно начинал заводиться. — Что тебе опять не так?

— Ну, я пошел, — сказал Федоров. — Загляну к Марте…

— Иди уж. Мы тут сами приберем. — В тоне жены не было ни намека на благодушие. — У Марты с утра тренировка. Скажи, чтоб немедленно ложилась…

Как только они остались одни, Александра смерила брата тяжелым взглядом и процедила:

— Ну?

— Что конкретно тебя интересует?

— Откуда взялась эта… бритоголовая? Где ты ее подцепил?

— На станции Завасино. Знаешь такую? Три хатки, десяток гусей, грязь по колено и пьяный сторож на выходной стрелке. До райцентра четырнадцать километров по проселку. Стоянка полторы минуты.

— Никогда не слыхала. Значит, не проводница?

— Слушай сюда. Девчонка без роду и племени, только что из колонии. Без денег и жилья. Стояла вся в слезах у моего тамбура, потому что ни один козел в поезде не захотел ее пустить. Голодная, с тощим вещмешком. Я ей денег сую, а она: «Гражданин начальник, возьмите до города, я вам вагон вымою…»

— Пожалел, значит?

— Пожалел, — кивнул Валентин, расслабляясь от того, что Александра смирилась и теперь проглотит все. — Кто б не пожалел такую славную девушку?

— Зачем же ты затеял идиотский театр? Не предупредил? Неужели б я не поняла?

— Тебя не было весь вечер. И муж твой явился только час назад. Кого предупреждать? Я с Люсей на вокзале простился, дал на всякий случай свой телефон. У нее здесь какая-то подружка, вышла на полгода раньше, к ней она и поехала. Да не срослось — подружка оказалась в отъезде… Ну и звонит сюда. Я говорю — приезжай. Тут мы ей слепили на скорую руку биографию…

— Она будет жить с тобой? Здесь?

— Временно, Саша, пока…

— Но ведь ты работаешь! — перебила Александра. — Тебя нет дома по нескольку суток!

— У меня три свободных дня. Попытаюсь через Фролова устроить ее в управление дороги, хотя бы уборщицей. У них есть общага для персонала. Все будет путем. — Валентин усмехнулся. — Может, и в самом деле рискну жениться…

— Вперед, — сказала Александра, сгребая посуду со стола. — Нет возражений. Только уж будь так добр, перебирайся вместе с молодой супругой прямо в вашу распрекрасную общагу.

В комнате Марты Федоров невольно продолжал прислушиваться к тому, что происходило в кухне. Пока все шло как будто мирно. Буря так и не разразилась.

Когда оттуда донесся звон убираемой посуды и плеск воды, он широко зевнул и взглянул на дочь.

Марта как раз заталкивала кулаком подушку в свежую наволочку.

— У тебя все готово на завтра? — спросил он.

— Да, папа, — ответила она.

— Твой дядя только что объявил нам, что намерен жениться…

— И вы поверили? — Марта обернулась и теперь смотрела на отца без тени улыбки. — Иди спать и забудь все, что он вам наплел. Никто ему не нужен, и уж тем более жена. Рядом с Валентином Максимовичем женщины, если не брать в расчет нашу маму, долго не задерживаются.

Никакой Люсей-Людмилой она не была.

Звали ее Наташа Орлова, а родилась она на окраине Москвы в тысяча девятьсот восемьдесят пятом. Ее мать, тоже Наталья, опытный врач-педиатр, только в тридцать семь лет с трудом смогла выносить и произвести на свет единственного ребенка.

В самое смутное время перемен, когда ей исполнилось шесть лет, отец увез их с матерью в Украину. В Луганске жила родня по дедовой линии — двоюродные братья, тоже Орловы. Там он вместе с братьями закрутился в каком-то мутном торговом бизнесе, потому что жена долго не могла устроиться по специальности, а деньги от продажи двухкомнатной квартирки в Бирюлево скоро закончились. У отца были золотые руки, он всю жизнь проработал на «вазовской» станции техобслуживания, а здесь пришлось выкручиваться по-всякому.

Когда она перешла в третий класс, ранним осенним утром отца вместе со старшим из двоюродных братьев расстреляли неизвестные в пяти километрах от пограничного перехода. Орловы везли из России товар и остановились перекурить и выпить кофейку на опушке. Стояло начало октября, отец сунулся в лесок поискать опят.

Тут их и накрыли.

Наталья-старшая как раз в это время собралась выйти из дома — по дороге в клинику нужно было отвести дочь в школу. Внезапно нахлынула болезненная тревога, замутило и закружилась голова. Пришлось присесть на диванчик в коридоре и переждать. Она подумала, что следовало бы измерить давление, но время уже поджимало.

Выходя, она с нежностью подумала о муже, которого не видела целую неделю и соскучилась. Уже сегодня он будет дома.

Позже мать вспоминала об этом так часто, что Наталья-младшая запомнила ее рассказ до мелочей.

Это головокружение, эта дрожь в пальцах, эти ватные ноги. И перед началом приема — тонометр в кабинете, на котором ничего особенного. И как она была рассеянна весь день на вызовах, как ошиблась, выписывая рецепт сопливому аллергику Алику Соломонову, — Наташа могла и среди ночи вспомнить имя этого ребенка, — а потом спохватилась, вернулась с полдороги и переписала рецепт, пряча глаза. Как, забрав дочь из школы, торопилась домой с набитой под завязку сумкой с провизией, чтобы порадовать своего Дмитрия.