Остановился возле приборов. Недовольно оттопырилась толстая нижняя губа, почти не видно стало родинку, похожую на изюмину, на подбородке. Глаза сощурились и стали окончательно оловянными пуговицами. Стрелки приборов не замирали. И не дрожали возле некоего положения равновесия. Ползли вниз.

– Экспоненциально… – сказал кто-то рядом.

– Умный шибко! – рявкнул Замчевский. Хуже нет, когда мешают думать. А мысль была, только надо было ухватить ее за хвост. Да: импульс – и потом резкое падение, постепенно выполаживающийся график, видал он где-то такой.

– Был один импульс, образовались эти хреновы изотопы – и все? Распадаются? А привнесенного делящегося материала не было?

– Похоже.

– Так проверяйте! Химиков сюда, где они там дудохаются? И эквивалент мне давайте, на лешего ж вас учили! – дальше пошли рискованные, авангардные многоэтажные конструкции русского устного, но было понятно, что делать.

Тротиловый эквивалент того, что рвануло, получился более мегатонны.

– Да что у них там, подпольная лаборатория была, ваххабитская? Склад? Перевалбаза? – размахивал руками Замчевский. Длинные были грабки, за все задевали даже в его просторном кабинете. – Миллион – вы себе представляете? Где этому там поместиться?! На даче, гр-рубо говоря?! Миллион! Тонн!

Он носился по кабинету из угла в угол. Ковер был истоптан бурыми, огромными, сорок пятого размера, кисельными следами. Высыхая, они дубели, трескались коркой, будто лужи летом. Эксперты жались в углу. Они побывали близко к месту взрыва, и их ботинки тоже оставляли такие следы. Воронку подобной величины видывал только самый старший из них, доцент Политеха Камчатов. Раз в жизни. Еще молодым специалистом, принимая участие в испытаниях атомного экскаватора в Коми АССР. Камчатову и принадлежала оценка мощности взрывного устройства более чем в мегатонну тротилового эквивалента.

– Термояд… Подпольный… – промямлил еще один эксперт. Химик из Можайки.

Тут уж Камчатов не выдержал – взорвался не хуже гексогена:

– Юноша бледный со взором горящим! – Длинные, антрацитово блеснувшие ресницы химика взмахнули крылышками мотылька, и словно телескопически втянулась в плечи тонкая шея. – Термояд! Вы когда-нибудь видели токамак? Вы представляете себе размеры? Хотя бы лазера, необходимого для инициирования… для поджига?

Дррынь, дррынь – телефон. И взрыв руководящей брани Замчевского.

– Бомба водородная… Которая кузькина мать…

– Еще хлеще! Для ее доставки на Новую Землю понадобился целый Ту-160, вы представляете…

Сбить его с советской музейно-технической тематики было немыслимо. Никакими узорами полковничьей речи. Остальные двое криво усмехались. Деятель из Военно-медицинской академии, заглядывая в справочник, щуря левый глаз, отчего резче выступала мясистая чалдонская скула, рисовал и штриховал на карте области, висевшей напротив окон, концентрические кольца. Кисть руки ходила, как рейсшина – большая ладонь, длинные пальцы с короткими ногтями, съеденные дезинфекцией до белесого шелушения. Рука была хирургически верная – кольца получались круглые.

– Что за астр-рономию развели?

Дррынь, дррынь. Опять пучок конкретных, но ненормативных указаний.

– Здесь ничего нет, – тыкал карандашом медик, – здесь могут остаться развалины, здесь, возможно, имеют смысл спасательные работы…

– Это мне скажут там, на земле! Без вас! С вас – ТТХ этой мины… или… черт бы ее во все колена! И принцип, физический принцип!

– Отработают на хроматографе, тогда и принцип можно, – невозмутимо отозвался Камчатов, – тогда, и не раньше, мы узнаем, из чего…

– Акад-демики-соплежуи! – опять взорвался Замчевский. – Имейте в виду, никто Новый год праздновать не пойдет! (Дррынь, дррынь телефона, еще залп матушек и тетушек до седьмого колена.) До тех пор, пока! Даже если верховный не подсуетится насчет траура! (Дррынь, дррынь, еще залп.) Запр-ру в этом кабинете до озвучки пр-равдоподобной версии!

На очередной звонок ответило оглушительное молчание. Пауза звенела таким напряжением, что грозила пробоем, искрой, сравнимой по энергетике со случившимся.

– Шо ты мне про фантик? – грянул полковник в висящую тишину, обнаружив непитерские пласты своей биографии. – Какой, к черту, фантик?

И опять молчание. Только отдаленный треск и скрежет в трубке – слов разобрать присутствующим не удавалось. Когда скрежет стих, полковник, не найдя слов для характеристики родичей говорившего, бросил трубку, не попал на аппарат и измученно уставился в пространство красными и выпученными от ора глазами.

– Видимо, перерыв, – полуспросил не утративший присутствия духа Камчатов, – а предусмотрено ли перекусить?