Вот куда надо-то! А как туда попасть? Клавиша с разомкнутым кругом была функциональная – значит, видимо, остальные рядом тоже. Что значит, например, фигура, похожая на полумесяц, но выпуклостью вверх и с разрывом посередине? А что – похожая на каплю? Или пятиугольник?

Нажал каплю. Изображение исчезло. Пустой, голый экран. И бело-серый колеблющийся свет. Поплыло в голове. Густав и так плохо стоял на ногах – накатил острый страх свалиться, и все, каюк. Как отыграть обратно, чтоб чертова машинка прекратила гипнотизировать, где в этой логике «UNDO»? Снова ткнул «два тире». Уф! Зелень вся на месте.

Его всего прошиб жар. Именно что не пот, а жар – видимо, потеть было уже нечем. Только сейчас заметил, что все еще в уличной куртке, хоть и нараспашку. Снял куртку. Показалась очень тяжелой – руки еле держали. Сунул под мышку, руку в карман – так держится само. Перевел дух. Подумал еще и нажал нечто похожее на знак «Мерседеса». Только без кружка. Или на перевернутую букву Y. Очень уж напоминает идущего человека. Вдруг? Сад-огород сжался, задвинулся в левый верхний угол экрана. А на всем экране появился тот же знак, похожий на «Мерседес», только большой, синий и лежащий на боку. Нет, не лежащий. Мигает так, будто перебирает ногами. Идет снизу вверх. Вот – встал. Рядом нарисовалось многоточие. Три синих точки. Потом все исчезло, потом «мерседес» снова заперебирал ходулями, справа налево. Мигнул – одна точка. Потом завращался синий круг. Перестал вращаться, в нем изобразилось тире. И напоследок – синий шестиугольник с двумя тире.

Что значат два тире, Густав уже догадывался. Если одна, две, три, четыре точки, потом тире, то тире значит пятерку, а два тире – десять. Это место, где зелень и вода, обозначено номером десять. Шестиугольник – видимо, просто символ определенного места. Соответствует понятию «точка» или «помещение». Он сам в четвертой точке, и система просигналила, что там что-то случилось, а нужно ему в десятую точку. Прямо вперед, а потом… три… чего три? Ладно. Упремся – разберемся.

Дверь на шестеренках закрывать не стал. Потащился по коридору, озираясь. Вот еще одна дверь. Тоже слева, как и та, с телевизором. Механизма с шестеренками нет. Просто заоваленный прямоугольный контур. Светится – перебегают синие огоньки. Может быть, три точки значили три двери? То есть должна быть еще одна. Поволок ноги дальше. Дальше, еще, еще. Вот третья. Тоже без всяких приспособлений для открывания, тоже синие огоньки. Но, может быть, открывается сама?

Подошел вплотную. Не дрогнула. Стал доставать из карманов джинсовки так выручавшие его уже много раз плитки. Вот – все. Двадцать две. Пригоршней поднес к двери, поводил, поносил вдоль мерцающего синим контура. Без толку. Навалился всем телом.

Вдруг просто-напросто открывается внутрь. Сколько раз видал: кекс какой-нибудь воюет с дверью магазина. Дергает-дергает, а надо толкнуть. Нет, и этот фокус не помогает. А что, если считаются только такие двери, с синей подсветкой? Та, где был монитор, – другая, типа хозяйственная, там нет входа никуда, просто ниша. Вот и не считается. Тогда надо дальше.

– Пр-роклятье! – выдохнул он почти вслух. Опять закашлялся, но до третьей светящейся синим двери оказалось ближе. Стена левая, поворот налево… Все как на схеме. Если считать то, что он видел на экране, схемой. Подошел вплотную. Дверь открылась, как давеча лючок для пневмопочты: заоваленный прямоугольник отделился от стены, вынесся чуть вперед, потом влево. Вот только рычагов не было никаких. Закругленная по углам прямоугольная плита выехала из стены и сместилась влево, вися в воздухе.

Густаву было уже очень не до чудес. Как оно так получается – потом, потом. Шагнул, еле перенеся ногу через высоченный порог. Тихий свист за спиной, чмок. Уже слышал. Двери здесь закрываются так. Герметично. Дальше вроде была одна точка – первая дверь от этой? Справа, слева? Не помнил. Дверей было три. Все одинаково мигали синим по контуру. Одна отличалась. Вела не в прямую, ровную стену, а в цилиндр, похожий на тот, что был у входных ворот.

На экране он видел вращающийся синий круг. Это что – ему надо туда?

Подтащился вплотную. Почти навалился. Открылось. Высунулись рычаги, выдвинули ему под ноги круглую площадку. Полметра-метр шириной. Только-только встать. Встал не колеблясь. Зелень и вода колыхались перед глазами. Площадка поехала, дверь закрылась, темнота – глаз коли, в пятки снизу ударило – едва не упал, ветер, свист и потрескиванье, дыбящее волосы. Но длилось это секунду. Дверь открылась, площадка сработала. Точно! Зелень – грядки-ящики, как теплица в рекламе, рядом желоб, и журчит вода.

Кинулся, себя не помня. Но тотчас опамятовался. Вдруг это не вода, а какая-нибудь химическая гадость для полива? Сунул палец. На ощупь – вода. Лизнул. Пресная. Нагнулся, понюхал. Ничем вредным не пахнет. Припал со всей страстью изжаждавшегося, глотал шумно, со стонами и подвывами, огромными глотками, до боли в горле и где-то ниже.

– Хватит! – раздалось за спиной со странным присвистом на звуке «т».

– Домой пойдут только женщины и только семейные, на одни сутки, – раздался в коридоре голос начальника лаборатории.

Лаборатория занимала почти целый этаж. Считалось даже, что она там не одна. А много разных. И дактилоскопическая, и трасологическая, и токсикологическая, и материаловедческая – тоже не одна каморка, а несколько, с кучей испытательного оборудования под стать хорошему современному заводу. Поэтому сотрудники не сидели где-то в одной большой халупе, где бы разом можно было это сообщить. И начальник шел по коридору и повторял новость перед открытыми и закрытыми дверьми. Потому что некоторые нельзя было открывать во время определенных стадий исследования.