Фритьоф Смелый
вернуться

Тегнер Эсайас
Шрифт:
* * *

Поэма Тегнера «Сага о Фритьофе» привлекла к себе внимание европейцев еще тогда, когда отдельные ее песни печатались в журнале «Идуна». Известен похвальный отзыв о ней Гёте. Уже в 1820-е годы «Сага» была переведена на некоторые европейские языки. В это же время заговорили о Тегнере и в России. Романтический Север узнавался русскими читателями по лирическим произведениям Тегнера и датчанина Эленшлегера, этих скальдов нового времени. Их творчество дышало поэзией родного края, Скандинавии, где, по словам Тегнера, «природа сама творит поэтические образы в грандиозных, но суровых формах, и где старые боги еще живы и бродят в светлые зимние ночи». (Цит. по: Брандес Г. Собр. соч. в 12 тт., т. 2, с. 9).

В 1841 году Яков Грот опубликовал свой перевод «Саги о Фритьофе» под названием «Фритиоф, скандинавский богатырь». Известна и рецензия Белинского на этот первый на русском языке перевод, в которой критик говорил об общечеловеческом содержании поэмы Тегнера, с ее героической эпохой викингов, идеалами самоотвержения, чести, славы и красоты. Общечеловечность поэмы вдохновляла и новые поколения переводчиков. «Сага о Фритьофе» выдержала испытание временем. Ибо в каждом из нас вновь и вновь оживают кроткий Бальдер и слепой Хёдер.

ЭСАЙАС ТЕГНЕР

Сага о Фритьофе

ПЕСНЬ 1

ФРИТЬОФ И ИНГЕБОРГ

Хранила Хильдинга рука С заботой отчей два ростка. В долинах Севера, на воле, Прекрасней не было дотоле. 5 Один — могуч, как дуб лесной, Копью подобен ствол прямой; И легкий ветр играет кроной, И шлемом выгнут свод зеленый. Как роза цвел другой росток, 10 Когда зимы уж минуя срок, Весна же дремлет безмятежно, Сокрыта в почке розы нежной. Но грянет буря над землей, С ней дуб поспорит молодой. 15 Но луч весенний запылает, — И роза губы раскрывает. Их дни мелькали без забот, И Фритьоф дуб был юный тот; А розу, чуждую печали, 20 Прекрасной Ингеборг назвали. При свете дня на них глядишь — Себя ты в доме Фреи мнишь, Где сонмы пар летают брачных На крыльях легких и прозрачных. 25 Глядишь при месяце на них, Танцующих в ветвях густых, — То Эльф с супругой молодою Танцует в роще под луною, Какой счастливый день настал; 30 Он руну первую узнал! Так горд и конунг не бывает; Он в руны Ингборг посвящает. Как с нею весело в челне На темно-синей глубине! 35 Повернут парус — и сердечно Она в ладони бьет беспечно, Гнезда такого он не знал, Где б для нее не побывал. Орел, кружась под облаками, 40 Ограблен дерзкими руками. Через стремнину быстрых вод Легко он Ингеборг несет. В потоке шумном счастлив смелый — Он крепко обнят ручкой белой, 45 Цветы весенние полей Он предлагал с любовью ей, И горсти ягоды душистой, И первый колос золотистый Но детства дни летят — и вот 50 Прекрасный юноша цветет, Надеждой блещет взор мятежный, Прекрасна дева с грудью нежной, Нередко Фритьоф молодой Опасной тешился игрой: 55 С медведем, бросив меч надменно, Боролся храбрый дерзновенно. Они сражались с грудью грудь, И, победив, в обратный путь, Косматой ношей отягченный, 60 Спешил он к деве благосклонной. Отвагой сердце тронешь ты Достойна сила красоты: Одна другую дополняет — Так гордый шлем чело венчает. 65 Зимой, когда метет пурга, Читал он возле очага Песнь о Валхалле озаренной И думал, сагой увлеченный: «У Фреи золото кудрей, 70 Как волны спеющих полей. У Ингборг кудри, как у Фреи; Сеть золотая вкруг лилеи. Идуны нежной грудь пышна, Колышет легкий шелк она; 75 Иное зыблют покрывало Два светлых Эльфа с почкой алой. У Фригги ясные глаза, Как голубые небеса. Когда иные смотрят очи, 80 Весенний день мрачнее ночи. У Герды славной снег ланит Сияньем северным горит. Иных ланит румянец ясный — Зажженный утром луч прекрасный. 85 Мне сердце ведомо: оно, Как Нанны, нежности полно. О Бальдер, скальдами хвалимый, Ты счастлив, Нанною любимый! Мне не страшна судьба твоя. 90 У Хель готов остаться я, Оплакан девою прекрасной, Как Нанна преданной и страстной» Дочь короля меж тем ковер Ткала, и пела, и в узор 95 Вплетала сагу о герое, И лес, и море голубое. И вырастали чередой Щиты из нити золотой, Кольчуги серебром сверкали, 100 И копья красные летали, Но под искусною рукой С знакомым обликом герой На белой шерсти выступает И деву, радуя, смущает. 105 А Фритьоф на стволах дерев «И» всюду резал рядом с «Ф». Как сердце с сердцем, без печали, Две руны вместе вырастали. Стоит ли день на небесах, 110 Король в сверкающих кудрях, И жизнь бежит, и мир в движенье Одним полны их помышленья. Стоит ли ночь на небесах, Мать мира в темных волосах, 115 Безмолвно в небе звезд движенье— Одним полны их сновиденья, «Земля! Весенние цветы В кудрях зеленых прячешь ты! Дай лучших мне! На кудри друга 120 Из них венок сплетет подруга». «О море! В тьме твоих палат Жемчужин тысячи лежат! Дай лучших мне! Рукою смелой Их укреплю вкруг шеи белой». 125 «На троне Одина кружок! Вселенной золотой зрачок! Твой диск блестящий, коль могла бы, Щитом я Фритьофу дала бы!» «В дому Альфадера свеча! 130 Мерцанье бледного луча! Когда бы мог, я месяц ясный Подруге отдал бы прекрасной!» По Хильдинг молвил: «Не лелей, Мой сын, любви в душе своей. 135 Знай; неравна судьба людская, Дочь Беле — дева молодая. К Альфадеру высокий род В чертоги звездные ведет. Не будь, сын бонда, своенравным! 140 Лишь равный счастлив в жизни с равным». Смеялся Фритьоф: «Что ж? Мой род В долину мертвых вниз идет. Король лесной лежит убитый, — Со шкурой предки мной добыты. 145 Не уступает тот, кто смел, Весь мир — свободного удел. Отец! Для счастья нет закона; Надежду осенит корона, Родоначальник силы Тор; 150 Высокий предок с давних пор. Не знатность — честь он измеряет: Могучим сватом меч бывает. За деву юную мою И с богом грома в бой вступлю. 155 Цвети, Лилея, дни за днями — И горе ставшему меж нами!»

ПЕСНЬ 2

КОНУНГ БЕЛЕ И ТОРСТЕН ВИКИНГССОН

Король стоял, опершись на меч стальной, С ним рядом Торстен Викингссон, боец седой, Брат Беле по оружию, он стар годами И, словно камень рунный, покрыт рубцами. 5 Казалось, обращаясь и в пыль, и в прах, Языческих два храма стоят в горах. Но мудрые без счету на стенах знаки, И память дней минувших живет во мраке, «К закату, — молвил конунг, — мой день идет, 10 Мне тяжек шлем и боле не сладок мед. Во тьме мой взор не видит судьбу людскую, Но ближе блеск Валхаллы, и смерть я чую. Моих сынов позвал я, и с ними твой, Пусть будут неразлучны, как мы с тобой, 15 Орлят хочу я ныне наставить снова: На языке у мертвых уснет и слово». И в зал тогда вступили они втроем, Шел первым Хельге мрачный, угрюм лицом. Его влекли гаданья перед святыней, 20 С кровавыми руками пришел он ныне. Светловолосый Хальвдан за ним возник, Исполнен благородства, но нежен лик Для отрока, казалось, был меч игрою, На деву походил он в плаще героя. 25 В накидке синей Фритьоф затем вступил, Он на голову выше обоих был. Меж братьями стоял он, как день блестящий Меж розовой зарею и ночью в чаще. «Настал, — промолвил конунг, — уж вечер мой. 30 В согласьи братском правьте моей страной. Согласье укрепляет соединяя, Копье теряет цену, кольцо теряя. Пусть сила охраняет, как сторож, вход, Внутри же за оградой пусть мир цветет. 35 Пусть меч не вред наносит, но защищает, И щит амбары бонда да замыкает! Свой край лишь неразумный король гнетет: Могущество владыке дает народ. Венец зеленый вянет, когда на кручах 40 Иссохла сердцевина стволов могучих. Небесный свод четыре столба несут, Для трона же опора — лишь правый суд. Когда пристрастье судит, близка невзгода, Закон — владыки гордость и мир народа. 45 Алтарь и храм, о Хельге, богов приют, Но, спрятавшись, улитки одни живут. Витают всюду боги, где день сверкает, Где песни раздаются и мысль летает. Бывают лживы знаки у сокола в груди. 50 От рун на брусьях правды всегда не жди. Но в честном сердце мужа, чей дух свободен, Правдивых много знаков начертит Один. Не будь жесток, о конунг, но только строг! Чем меч острей, тем гибче его клинок. 55 Как розы щит, так милость украсит мужа, И день весенний боле несет, чем стужа. Друзей презрев, на гибель и сильный обречен, Как ствол в пустыне гибнет, коры лишен. Но тот цветет, кто в дружбе нашел защиту, 60 Как дерево, что в роще от бурь укрыто. Не хвастай славой предков, свою добудь; Тот лук лишь твой, который ты мог согнуть, От чести погребенной что толку в споре? Свой вал поток могучий хранит и в море, 65 Награда мудрых, Хальвдан, веселый нрав, Но избегай, о конунг, пустых забав. Из меда варят с хмелем напиток бражный, Стальным клинок быть должен, забава — важной. Не может лишним знанием и мудрый обладать, 70 Но слишком мало, Хальвдан, совсем не знать. И на скамье почетной глупцу нет чести, А мудрому внимают на всяком месте. К жилищу друга, Хальвдан, кто сердцу мил, Не долог путь, хотя бы вдали он жил. 75 Но к тем длинна дорога, кто нелюбимы, Пусть даже ты проходишь усадьбы мимо. Любому, кто захочет, мой сын, не верь! В пустом лишь доме настежь открыта дверь. Один пусть избран будет, ненужны двое, 80 И мир узнает, Хальвдан, что знают трое». Затем поднялся Торстен, в венце седин: «К богам не должен конунг идти один. Мы братски жизнь делили, король, с тобою, И смерть делить нам также дано судьбою. 85 О Фритьоф! Лет минувших я слышу речь, Тебя хочу я ныне предостеречь. Альфадера к курганам слетают птицы, На губы старца вещий совет ложится. Богов почти высоких! Добро и зло, 90 Как свет и бурю, небо земле дало, Богам открыты сердца глухие своды, И то, что миг разрушил, оплатят годы. Вождю покорствуй! Править лишь одному дано, Очей у ночи много, у дня — одно. 95 С достойнейшим достойный не ищет спора, Клинок без рукояти лишен упора. Даруют силу боги, их дар высок, Но в силе неразумной велик ли прок? Медведь сильней десятка, одним убитый, 100 Щит от меча, от силы — закон защитой. Не многим страшен гордый, у всех к нему вражда; Заносчивость к падению ведет всегда. Кто в небе реял, ныне с клюкой всечасно, Посев — погоде, счастье ветрам подвластно. 105 О Фритьоф, день хвали ты, когда закат придет, Совет хвали исполнив и выпив — мед. Во многом безрассудно юнец уверен, Но друг — в беде, и в битве клинок проверен. Не верь змее уснувшей, весны снегам, 110 Ночному льду не верь ты и дев словам. На колесе бегущем их грудь точили, И два холма лилейных неверность скрыли, Ты сам умрешь, и сгинет твой дом и скот, Одно я знаю, Фритьоф, что не умрет: 115 То суд над мертвым; будь же высок в стремлениях, В поступках справедлив будь и в помышлениях». Так старые учили на склоне лет, Как позже в «Изреченьях» учил поэт. От рода к роду мудрых слова летели, 120 Из тьмы курганов шепчут они доселе. И много говорили затем они О том, как в верной дружбе текли их дни, И в смерти неразлучны, в борьбе с судьбою Они держались вместе, рука с рукою. 125 «Спина к спине стояли мы, как один, И норна щит встречала везде, мой сын. Нам Валхалла открыта теперь богами, Но дух отцов, о дети, да будет с вами!» И конунгом прославлен был Фритьоф вновь: 130 Геройский дух важнее, чем род и кровь. И Торстен внукам асов хвалы слагает. Сияньем славы Север владык венчает. «Держитесь, дети, вместе, всегда втроем, И Север не увидит вас под ярмом. 135 Примкнувшая к величью, подобна сила Кайме стальной, что злато щита обвила. И юной розе, Ингборг моей, привет! Она росла в покое от ранних лет. От бурь ее храните, пусть вихрь мятежный 140 Не укрепит на шлеме цветок мой нежный. Отцом ей будь, о Хельге, будь ласков с ней, Как дочь, мою ты Ингборг люби, лелей! Насилье дух высокий лишь раздражает, Но кротость — честь и правду в сердца влагает. 145 Насыпьте два кургана для нас, сыны, На каждом бреге фьорда вблизи волны, Чтоб сладостная песня наш дух ласкала, Звучат как драпа плески волны о скалы. Когда на горы месяц свой свет прольет 150 И на могильный камень роса падет, Сидеть, о Торстен, будем мы над водою И речи о грядущем вести с тобою. Теперь прощайте, дети! Оставьте нас! К Альфадеру идем мы, настал наш час, 155 Ручьи, уставши, к морю свой бег направят, Пусть Фрей, и Тор, и Один вас не оставят!»

ПЕСНЬ 3

ФРИТЬОФ ПОЛУЧАЕТ НАСЛЕДСТВО ОТЦА

Скрыты в могильных курганах могучий Беле и Торстен, Как повелели они: на брегах обоих залива Высились в небо холмы — разделенные смертью две груди. Хельге и Хальвдан отцовской страной по решенью народа 5 Править стали совместно, а Фритьоф, единый наследник, Занял, ни с кем не делясь, спокойно Фрамнес богатый. На три мили вокруг простирались владенья усадьбы. С трех сторон были горы и дол, с четвертой же — море. Холмы венчал березовый лес, а на склонах покатых 10 Рос ячмень золотой и высокая рожь колыхалась. Множество светлых озер отражало горы и рощи, Где выступали легко королевскою поступью лоси, Пили из сотен ручьев, рога склоняя крутые. В долах зеленых кругом стада паслись беззаботно; 15 Лоснилась кожа коров и подойников жаждало вымя. Здесь и там, несметны числом, белорунные овцы Между ними бродили — гряды облаков беловатых В небе рассеяны так, когда повеет весною. Дважды двенадцать коней, необузданных вихрей в оковах, 20 Сено жевали в конюшнях, стуча по настилу ногами — В гривах алые ленты, блестящая сталь на копытах. Зал для пиршеств отдельно из лучших сосен был срублен. С лишком пятьсот человек (по десять дюжин на сотню) В нем помещались просторно, собравшись праздновать Зиму. 25 Стол из крепкого дуба по длинному залу тянулся, Вылощен, светел, как будто стальной; у почетного места Два столба возвышались — два бога резные из вяза: Один со взором владыки и Фрей, увенчанный солнцем. Там на шкуре медвежьей (была она черной, как уголь, 30 Ярко-красная пасть, в серебро оправлены когти), Торстен недавно с друзьями сидел, как радушье с весельем. Часто старик вспоминал, когда месяц плыл сквозь туманы, Чуждых земель чудеса и плаванья викингов смелых В Гандвике, в море Восточном и в дальних Западных водах. 35 Пир безмолвно внимал, к устам его взором приникнув, Словно к розе пчела; а скальду казалось, что Браге, Сребробородый бог, с языком, письменами покрытым, Сидя под буком ветвистым, немолчным Мимера струям Сагу вещает свою и — сам как сага живая. 40 Пол был соломою устлан; на нем в огнище из камня Яркое пламя пылало, а через окно дымовое В зал свободно глядели друзья небесные — звезды. Шлемы кругом и брони на гвоздях из кованой стали Друг возле друга висели, и между ними сверкали 45 Молнии светлых мечей, как ночью падучие звезды. Ярче и шлемов, и лезвий шиты, однако, сияли, Светлы, как солнечный круг иль месяца диск серебристый. Дева, стол обходя и роги гостям наполняя, Очи потупив, краснела: и лик, в щите отраженный, 50 Так же краснел, как она: то бойцов на пиру веселило. Дом богат был: повсюду найдешь, посмотрев, ты не мало Полных амбаров, ларей, кладовых с изобильным запасом. Много хранилось в дому богатств, добытых победой, Золота в рунах былых, серебра искусной чеканки. 55 Но из сокровищ обильных там три ценились всех выше: Меч был первым из трех — наследье давнее рода, — Ангурвадель он звался — и брат сверкающих молний. В землях далеких Востока он выкован был — по преданью, — Карлов огнем закален; сначала Бьёрн Синезубый 60 Долго владел им, доколе с мечом не утратил и жизни, В Грёнингасунде, на юге, сраженный Вифелем мощным. Сын был у Вифеля — Викинг. В то время, дряхлый и слабый, В Уллерукере жил с цветущей дочерью конунг. Вышел однажды из чащи лесов исполин безобразный, 65 Ростом выше породы людской, и косматый и лютый, Требовал он поединка иль — девы юной и края. Биться никто не дерзал: не нашлось бы и стали, способной Череп его расколоть; был он прозван — Железное Темя. Только Викинг решился (пятнадцать зим ему было), 70 Ангурваделю веря — и силе. Ударом единым Спас прекрасную он, разрубив ревущего тролля. Торстен, Викинга сын, наследовал меч, и оставил Фритьофу ныне его; озарялся зал его взмахом, Молния блещет, казалось, иль Севера светит сиянье. 75 Златом горела меча рукоять, на клинке были руны; Северу смысл их неведом — у солнечных врат он понятен: Жили отцы там, доколе сюда их не вывели асы. Тускло руны светились в годину мира, когда же Хильдур игру начинала, их лента пылала на стали, 80 Рдея, как гребень петуший в бою: обречен был на гибель Тот, кто в битве клинок с горящими рунами встретил. Славен повсюду был меч, из мечей на Севере первый. Вслед за ним из сокровищ ценнейшим было запястье; Северной Саги Вулкан, хромой его выковал Волунд. 85 Три оно весило марки — из чистого золота было. Небо сияло на нем и двенадцать замков Бессмертных Образ месяцев года — для скальдов — обители солнца. Фрея замок был виден: то солнце, когда, возродившись, Вновь к середине зимы начинает ввысь подниматься. 90 Был там и Сёквабек, сидел в нем Один у Саги С чашей вина золотой; та чаша — море земное В золоте пламенном утра, а Сага — весна молодая, Руны ее — цветы, вплетенные в свежую зелень, Бальдер на троне сверкал, беззакатное летнее солнце, 95 Льющее с тверди небесной на землю свое изобилье, Образ добра, ибо зло и добро — то мрак и сиянье. Тягостно солнцу взбираться на круть, у добра же не мене Кружится там голова, и оба, вдохнувши глубоко, К мрачной спускаются Хель; на костре то Бальдер пылает. 100 В Глитнере — мирном чертоге — с весами в руке восседал там, Споры решая, Форсете — судья на тинге осеннем. Образы эти, и много других, означающих битвы Света на своде небес и в душе людской, на запястье Вырезал мастер искусно. Рубином дивным увенчан 105 Был его выгнутый круг, как солнцем увенчано небо. Издавна было запястье наследьем в роду: ибо Волунд, Хоть и по линии женской, считался отцом поколений. В северных водах кружась, однажды сокровище выкрал Соте-разбойник; надолго оно утрачено было. 110 Слух прошел наконец, что в курган замурованный Соте Скрылся на бреге британском, живым, с кораблем и с богатством; Там не нашел он покоя, — и призрак в кургане метался. Торстен молву услыхал, на дракона он с Беле поднялся, Пенный вал рассекая, поплыл в британское море. 115 Словно храмовый свод или двор королевский, покрытый Щебнем и дерном зеленым, курган возвышался на бреге. Свет сиял изнутри: бойцы сквозь щель заглянули — Викинга там просмоленный корабль стоял — с якорями, Вытянув реи и мачты подняв; над кормой же высоко 120 Страшный призрак сидел; он в огненный плащ облачен был. Мрачный сидел он, клинок вытирал, запятнанный кровью, Вытереть пятен не мог; и сокровищ награбленных груды Сложены были вокруг; на руке же сверкало запястье. Беле шепнул: «Войдем — и с огненным духом сразимся, 125 Против тролля нас двое…» Но Торстен ответил сердито: «Предков обычай — один на один; я так же сражаюсь». Долго спорили оба, кто первый судьбу испытает В страшном деле, и шлем, наконец, свой Беле приподнял, Два в нем жребья потряс, и при звездном мерцании Торстен 130 Снова свой жребий узрел, От удара копья отскочили Разом замки и засовы… Коль спрашивал кто-либо после, Что испытал он во тьме — безмолвствовал он содрогаясь. Беле сначала услышал, как песнь заклятья звучала, Звон раздался затем: клинки, казалось, скрестились, 135 Дикий крик наконец. Все стихло — и выбежал Торстен, Бледен, растерян, смятен: со смертью он бился в кургане. Все же запястье он нес. «Дорогая цена! — говорил он. — Раз я в жизни дрожал — когда его добывал я». Славилось всюду запястье и было на Севере первым. 140 Третьим сокровищем рода корабль Эллида считался. Викинг (преданье гласит), из похода домой возвращаясь, Плыл у родных берегов — и видит, на малом обломке, Словно играя с волной, качается кто-то беспечно. Ростом пловец был высок, благороден осанкой, и лик был 145 Светел, открыт, но изменчив, как море в солнечном блеске. Плащ его был голубым, золотым с кораллами — пояс, Пены белей борода и, как море, зеленые кудри. Викинг ладью повернул, и бедного спас, и в усадьбу Взял незнакомца с собой, и, иззябшего, там угостил он; 150 Вечером гостю постель предложил, но тот засмеялся: «Веет ветер попутный, корабль мой не плох, как ты видел, Сотни миль, я уверен, на нем проплыву до рассвета. Был ты радушен со мной, благодарствуй! Хотел я о госте Память оставить тебе, но мои сокровища в море; 155 Может быть, все же на бреге найдешь ты завтра подарок». Утром Викинг у моря стоял, — и вот по заливу, Словно орел за добычей, дракон несется крылатый. Нет пловцов на борту, не виден и кормчий, однако Руль извилистый путь находит средь шхер и утесов: 160 Дух в нем, казалось, живет. Корабль приблизился к брегу, Сами свились паруса, и, ничьей не тронут рукою, Якорь, в глубь опустившись, во дно залива вонзился. Викинг безмолвно глядел, а волны пели играя: «Эгира ты приютил — тебе он дарит дракона». 165 Был королевским подарок: дубовые гнутые доски Не были сомкнуты лишь, но срослись неразрывно друг с другом. Выше дракона морского казался корабль; поднимал он Голову к небу, и золотом пасть пламенела червонным. Синим и желтым пестрело широкое чрево, могучий 170 Хвост свивался кольцом, серебром чешуи отливая, Черные были крыла с каймою алой; раскрыв их, Вровень он с бурей летел орел — позади оставался. Если с оружьем бойцы наполняли корабль, казалось, Конунга замок морской иль крепость плавучая мчится. 175 Славился всюду корабль, и был он на Севере первым. Эти и много иных унаследовал Фритьоф сокровищ. В Северном крае едва ль нашелся б наследник богаче, Если не конунга сын, ибо мощь королей несравненна. Не был он конунга сыном, но духом был конунгу равен, 180 Кроток, приветлив, открыт — и быстро росла его слава. Верных двенадцать бойцов имел он, князей по отваге, С грудью стальною, в рубцах, отца товарищей давних. Самым последним сидел, как роза средь листьев увядших, Юноша, Фритьофа сверстник, и звали воина Бьёрном: 185 Весел, как отрок, надежен, как муж, и как старец, разумен. С Фритьофом юноша вырос и был его названным братом. Кровь смешав, поклялись делить они радость и горе, Смертью за смерть отомстить: таков обычай норманнов. Средь бойцов и гостей, к погребальному пиву пришедших, 190 Фритьоф, печальный хозяин, в слезах сидел молчаливо, Чтил он память отца по обычаю предков и слушал Скальдов хвалебную песнь, гремящую драпу; затем же Занял отца он скамью, а ныне свою — между Фреем Светлым и Одином мудрым: то место Тора в Валхалле.

ПЕСНЬ 4

СВАТОВСТВО ФРИТЬОФА

У Фритьофа в зале песни звучат, И скальды поют его предков ряд. Но он похвальной Не внемлет песне, — сидит, печальный. 5 И в зелень оделась земля опять, И режут драконы морскую гладь. Но сын героя В дубраве бродит, лишен покоя. Недавно так весел, так счастлив он был: 10 Суровый Хельге его посетил, И Хальвдан ясный; В гостях они были с сестрой прекрасной. Сидел он с ней рядом, он руку ей жал, Пожатье в ответ от нее получал, 15 Отвлечь не в силах Был взора от черт благородных, милых. Они говорили о детской поре, О жизни, покрытой росой на заре, — Садам душистым 20 Подобна память о детстве чистом. От дола привет принесла она, От рощи, где врезаны их имена, От холма славы, Где прах героя в тени дубравы. 25 «Ко мне неприветлив конунгов кров, Ведь Хальвдан ребячлив, а Хельге суров; Вожди надменны, Лишь внемлют хвале да мольбе смиренной. И не с кем, — тут розой зарделась она, — 30 И слова мне молвить, когда я грустна! Там так уныло, У Хильдинга в доме привольней было! И ястреб ручных распугал голубей, Питомцев наших с младенческих дней. 35 Лишь два в долине Остались: возьми одного ты ныне. Ведь голубь в родное гнездо полетит, И он, как всякий, к подруге спешит. С приветом нежным 40 Мне руну пошли под крылом надежным». И так шептались они и днем, Шептались и вечером, сидя вдвоем, Как ветер весною Под вечер шепчет с листвой густою. 45 Но вот ее нет, и вместе с ней И с радостью Фритьоф расстался своей. И кровь младая Пылает в щеках; он молчит, вздыхая. В письме он излил тоску и печаль, 50 И радостно голубь понесся в даль; Но ах, он снова К нему не летит из гнезда родного. Был Бьёрн недоволен таким житьем. Сказал он: «Что с нашим юным орлом? 55 Молчит сердито — Прострелена грудь, иль крыло подбито? Чего ты хочешь? Обилен у нас И желтого сала, и меда запас; Певцов не мало, 60 Чтоб песня в зале всегда звучала. Скакун в конюшне нетерпелив, И сокола хищный слышен призыв, Но в туче дальней Охотится Фритьоф, всегда печальный. 65 Мятежной Эллиды канат напряжен, На якоре мечется, рвется дракон. Эллида, смирно! Не хочет боя наш Фритьоф мирный. И смерть на соломе все смерть: себя, 70 Как Один, покрою рунами я, Иль без сомненья Нас примут Хель сине-белой владенья». И Фритьоф дракону свободу дал, — И вздулся парус, и вспенился вал. 75 Он брег оставил И к конунгам путь через фьорд направил. На холме отцовском сидели сыны, Судили и слушали голос страны; Но вот далече 80 Гремят по долинам героя речи: «Вы, конунги! Ингеборг мне мила; Хочу, чтоб она мне невестой была, И молвить смею Что воля Беле — союз мой с нею. 85 Взрасти у Хильдинга дал он нам, Как сросшимся вместе младым деревцам. И их, лелея, Тесьмой золотою связала Фрея. Хотя не король и не ярл мой отец, 90 Но песни слагает о нем певец. На камне свода Вещают руны о славе рода. Корону и земли добыть я могу, Но жизнь мне милей на родном берегу; 95 Здесь буду другом Двору королей и простым лачугам. Сам конунг Беле здесь погребен, И слово каждое слышит он. Его моленье 100 С моим едино; я жду решенья!» Но, вставши, Хельге сказал свысока: «Сестры не коснется бонда рука. Лишь конунг властный Достоин дщери Валхаллы ясной. 105 На Севере славься, мужчин покоряй Ты мощью, а женщин словами пленяй! Но асов чадо Не будет гордыне служить наградой. Свой край защитить сумею я сам, 110 О нем не заботься; но место дам Средь слуг герою, Коль стать ты хочешь моим слугою». «Тебе не слуга я, — ответил боец, — Свободен я буду, как был мой отец: 115 Из ножен смело Взлетай, Ангурвадель, тебе есть дело!» Блеснула синяя сталь в руке, И красные руны горят на клинке. «Ты, меч мой ратный, 120 Ты, Ангурвадель, породы знатной. И если б я мира кургана не чтил, Здесь, черный король, я б тебя уложил. Но впредь далеко Держись от меча, не забудь урока!» 125 Сказав, рассек он ударом одним Щит Хельге златой, висевший пред ним. И щит со звоном Упал, и холм ему вторит стоном. «Клинок мой верный, хорош удар! 130 Мечтай о славе, но рун пожар Сокрой ты ныне. Пора нам в дорогу по зыби синей».

ПЕСНЬ 5

КОНУНГ РИНГ

И Ринг отодвинул свой стул золотой, Король великий, Как Мимер мудрый, как Бальдер благой, И скальд седой, 5 И воин поднялись, внимая владыке. Был край его рощей, где боги живут, И меч кровавый Не проникает в зеленый приют. В тени растут 10 Цветы безмятежно и травы. Сама справедливость — закона оплот Судьей бывала, И мир приносил благодатный плод Из года в год, 15 И золото зерен на солнце сверкало. И черногрудых волны несли Улиток крылатых Из сотен земель, и из каждой земли Ладьи везли 20 Богатство — добычу богатых. И радостен был союз тишины И мысли свободной, Любили северных высей сыны Отца страны, 25 Свободен на тинге был голос народный. Тридцатую зиму, храним судьбой, Он правил ими. Шел каждый утешен под кров родной, И в час ночной 30 В мольбах возносилось к богам его имя. И стул золотой отодвинул он сам, Король великий, Отрадно и скальдам внимать, и бойцам Его словам; 35 Но молвил, вздохнувши глубоко, владыка: «На пурпурных тканях супруга моя В чертогах Фреи, Травою над прахом покрыта земля, И близ ручья 40 Цветут на могиле лилеи. Прекрасной гордилась моя страна, Ей равной не знаю. Наградою Валхалла ей суждена, Но мать нужна 45 Тоскующим детям и краю. Гостил у меня конунг Беле седой Не раз весною; Оставил он дочь; у лилеи младой Горят зарей 50 Ланиты — прекрасная выбрана мною. Я знаю, что девы в мечтах своих Цветы срывают, Я ж в семя пошел, и в когда-то густых Кудрях моих 55 Уж зимы снега рассыпают. Но если бойца она может любить С седой главою И слабым захочет матерью быть И их хранить, 60 То Осень разделит свой трон с Весною. Уборы и золото выньте на свет Из подземелья, Пусть с арфами скальды идут вослед, Несут привет: 65 Бог песен повсюду, где свадьбы веселье». И отроки с кликами, с шумом идут, С мольбой, с дарами, И скальды песнь о героях поют, Привет несут, — 70 И вот предстали пред Беле сынами. И Хельге с гостями три дня пировал; С зарею новой Ответ — они просят — чтоб конунг им дал, Их срок настал, 75 И в путь они ныне готовы. Но в жертву коня и сокола тот Приносит, хмурый; Жреца и провидицу конунг зовет, Ответа ждет: 80 Что лучше сестре белокурой? Но знаки на легких и Вещей ответ Брак отвергают, И твердо конунг, страшась примет, Ответил «нет»; 85 Богам пусть люди внимают. А Хальдван смеялся: «Конец пирам, Пора прощаться! Седой Бороде, если б ехал он сам К своим горам, 90 Охотно б помог я на лошадь взобраться». Гонцы возвратились к горам родным С печальной вестью, Но мрачно Ринг отвечает им: «Мечом своим 95 Седая отомстит Борода за бесчестье». В висевший на липе свой щит боевой Он ударяет, И с гребнем кровавым плывет на бой Драконов строй, 100 И ветер на шлемах играет. И молвил Хельге, к войне готов, Угрюм душою: «Могуч король, будет бой суров, Под мирный кров 105 Сестру в храм Бальдера скрою». И в роще заветной прекрасная ждет, Любовь лелея, По шелковой ткани золотом шьет И слезы льет 110 На грудь: то роса на лилее.

ПЕСНЬ 6

ФРИТЬОФ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ

Бьёрн и Фритьоф, сидя в зале, Утром в шахматы играли; И за клеткой золотою Блещет клетка серебра. 5 Входит Хильдинг. «Рад я чести! На почетном сядешь месте. Полный рог перед тобою — Скоро кончится игра». «Послан Беле я сынами, 10 Прихожу к тебе с мольбами. Злая весть страну тревожит, На тебя глядит она». «Будь на страже неустанной, Бьёрн, король — в беде нежданной. 15 Но спастись он пешкой может: Пешка жертвой быть должна». «Не дразни орлят напрасно: Спорить с силою опасно. Войско их пред Рингом скудно, 20 Но сильней твоих бойцов». «Вижу, Бьёрн, грозишь ты башне. Нападенье мне не страшно. К башне, Бьёрн, пробраться трудно За ограду из щитов». 25 «В роще Бальдера, рыдая, Вянет Ингборг молодая. Ради слез голубоокой Ты не дашь отпор врагам?» «Бьёрн, стараешься напрасно: 30 С детства я пленен прекрасной. Пусть судьба к другим жестока Королеву не отдам». «Фритьоф, занят ты игрою? И, не выслушан тобою, 35 Прочь уйду? Ты не желаешь Волю мне сказать свою?» Фритьоф вымолвил, вставая, Руку Хильдинга сжимая: Мой ответ, отец, ты знаешь, 40 Слышал волю ты мою. Возвратись же к братьям ныне: Оскорблен я их гордыней, С ними нас союз не свяжет, Их слугой не буду я». 45 «Так иди стезей своею, Осудить твой гнев не смею. Один лучшее укажет», — Молвил Хильдинг уходя.