— Нинуль, ну какие тебе таблетки? Ты и так можешь любой модели сто очков вперед дать. Фигурка — загляденье.

Ниночка на мгновение зарделась, но потом фыркнула:

— Ты-то не особо заглядываешься… И вообще, много вы, мужики, понимаете. Ну иди, иди, ребята ждут…

Он прошел мимо порядком запыленных стеллажей с образцами техники, которой якобы торговала «Арена», — техники старой и непрестижной, коей если кто и прельстится, то только какой-нибудь нищий студент… Хотя цены за пыльным стеклом значились такие, что любой покупатель тут же терял дар речи. За дверью располагалась лестница, ведущая на второй этаж, — тоже производившая удручающее впечатление. Саша поднялся по скрипучим ступенькам и ввалился в «кают-компанию» — так все предпочитали называть эту просторную комнату (или briefing-room, как претенциозно величал ее Штерн).

Команда была в сборе. Женька, как виновник торжества, разливал коньяк по крошечным рюмкам, остальные резали лимоны или просто ждали, когда дозы будут отмерены. Наташа крутила в руках бокал с шампанским и между делом строила мужу «страшные глаза», поскольку искренне считала, что пить на работе нельзя. Правда, в то же самое время она была убеждена, что шампанское — не питье, а так, баловство. Лика тоже разглядывала пузырьки в бокале— насколько Саша ее знал, уже не в первом. Стае валялся в кресле, взгромоздив ноги на стол, и делал вид, что жгучих взглядов жены не замечает.

— Салют, ребята!

— О, кэп! Давай к столу, сегодня у нас праздник!

— Праздник или поминки?

— Это как посмотреть, — хохотнул Борис, быстренько завладев рюмкой и аппетитным желтым ломтиком. — Если ты про Женькину премию, то поминки, а если Малой после этого за ум возьмется, то наступит всем праздникам праздник.

— Стае, все хотел тебя спросить: мне вот кажется, что сидеть в кресле, закинув ноги на стол, жутко неудобно.

— Зато имидж! — Стае не улыбнулся. Он вообще никогда не улыбался, благодаря чему часто с совершенно серьезным лицом говорил такое, от чего остальные сползали под столы. — Буржуи считают, что это круто, а мы у них все подряд перенимаем. Борис, где моя рюмка?

— Вон, стоит и тебя дожидается. Иди, бери… На лице Стаса обозначилась работа мысли, затем он вскинул брови:

— Слышь, дядик Борик, я понял твой прикол. Я сейчас встану, а ты сядешь!

— Да тут кресел…

— Но мое-то теплое!

— Ладно, трепачи, минутку тишины. Евгений, за что тебе бабки обрезали?

Малой, которого вдруг назвали полным именем, почувствовал в тоне капитана официальную нотку и вытянулся в струну. По стойке «смирно» с бутылкой дорогущего коньяка он смотрелся весьма оригинально.

— Как сказал Штерн — за то, что меня позавчера убили. Саша нахмурился и непонимающим взглядом обвел членов Команды:

— Не понял? Тебя одного, что ли? Вон, Ташу, Борьку и Лонга тоже положили.

Женя посерьезнел, с лица сползло вечно дурашливое выражение. Он поставил коньяк на стол и опустил голову.

— Гога… Прости, кэп… Штерн сказал, что меня опять убили первого. И еще сказал, что если… и дальше так… то он меня… попрет.

— Вообще-то за состав команды отвечаю я, — буркнул Трошин. Поднявшееся было настроение стремительно падало. — А ты, дорогой, не считаешь, что Генрих в чем-то прав?

— Саш, ну какой из меня фехтовальщик? — взвыл мелкий, на две головы ниже Александра, Женька. — Ну ладно бы там рапирой или еще чем. Но эти ваши железки я едва поднять могу. Мне бы что попроще — автомат или лазер…

— Значит так, — прервал его капитан, — двадцать часов тренажера по классу А4.

— Сколько???

— У тебя что, с утра со слухом плохо? Я же ясно сказал: тридцать часов.

Женька намек понял. Если он еще раз откроет рот не ради коньяка, то часов будет много больше: с капитана станется, он в таких вещах шуток не понимает. Малой откозырял, надеясь, что прикладывание руки к пустой голове не будет воспринято как издевка и не вызовет прогрессии наказания, и протянул капитану рюмку.

— Ладно, — Александр усмехнулся, — да упокоится с миром премия раба Божьего Евгения и ныне и присно…

— Кэп, только не «во веки веков»! — взмолился штрафник.

— …и до следующей Арены! — закончил фразу командир.

— Аминь! — хором рявкнули все остальные и дружно отправили коньяк туда, где ему самое место.

— Ух, хорош… — отметил Александр. — Ладно, ребята, что у нас на сегодня?

— Кэп, мы же только начали! — возмутился Игнат, подбрасывая и ловя ртом дольку лимона. Столь сложная комбинация у него обычно получалась плохо, но реакция все же не подвела, и долька была подхвачена ладонью до «приземления» на колено.

— Я же не сказал «на сейчас», я сказал «на сегодня», — резонно заметил Трошин. — А это самое «сегодня» знаете во сколько заканчивается? В двадцать четыре ноль-ноль. Да и то только потому, что потом начинается «завтра».

Дверь, ведущая в помещение типа кладовки, поддавалась тяжело. Саша и Малой вошли в довольно просторную комнатку, дальний угол которой был заставлен швабрами, ведрами, какими-то коробками и прочим барахлом. Александру в который раз уже пришла в голову мысль поинтересоваться у Штерна, а кто же наводит в конторе порядок и когда это происходит. Какой бы бардак они ни сотворили, наутро всегда было чисто — только вот уборщица в штате не состояла, а Ниночка с ее полуметровыми ногтями наверняка не знает, с какого конца за швабру берутся.