— Я тоже имел это в виду. Я несвободен, потому что у меня есть пара, Фэллон.

Из-за капелек воды, которые блестят на его лице, его чёрный макияж начинает стекать вниз.

— Я связан с тобой.

— Магией. А не любовным чувством. Боги, я ведь не могу тебе нравиться. Я так усиленно старалась вести себя с тобой как полная корова.

Его губы вздрагивают.

— И меня впечатлило твоё усердие. Я почти поверил в то, что понадобится настоящий героизм, чтобы завоевать твоё сердце.

— Ты не завоевал моё сердце; только моё внимание.

Он картинно вздыхает.

— Значит, придётся проявить героизм.

Я начинаю улыбаться, как вдруг что-то приходит в движение за его спиной. Это оказывается струйка белого пара, которая напоминает мне о том, что мы находимся в общественном месте.

— Сюда никто не зайдёт.

Он обхватывает мою щёку, чтобы не дать мне повернуть голову.

— Я поставил стражников наверху и приказал никого не впускать.

Я сглатываю. Неужели все знают, что я здесь?

Он обводит мои губы своим большим пальцем.

— Морриган поистине благословила меня.

И хотя он, скорее всего, изменит своё мнение, когда по-настоящему меня узнает, я сохраняю в памяти его признание, которое звучит так, словно он сошёл со страниц одной из маминых книг.

Тем более, что он действительно из другого века. А точнее из других веков.

— Сколько тебе лет?

— Пошёл седьмой.

Семь веков… Он такой же старый как Ксема Росси.

— Выглядишь моложаво для такого старика.

Его лимонные радужки начинают сверкать.

— Если я когда-нибудь стану бессмертной, я тоже перестану стареть, как ты?

Его глаза больше не сверкают, а большой палец перестает ласкать мою нижнюю губу и вместо этого нажимает на неё.

— Ты станешь бессмертной. Даже не сомневайся в этом. И да, как только ты станешь бессмертной, ты навсегда останешься в том возрасте, в котором обретёшь свою магию.

К слову, о бессмертии…

— Я всё ещё на тебя зла за то, что ты не рассказал мне про Мириам.

Он откидывается назад, насколько вообще может откинуться человек, зажатый между камнем и твёрдым — ну, хорошо, мягким — местом.

— Я не рассказал тебе сразу, потому что не был уверен в том, что Данте лжёт. Ведь он принял при мне соль и заявил, что она сбежала.

Он выписывает узоры на моей коже под водой своими пальцами.

— И только когда вороны, которых я послал в Неббу, сообщили оттуда, что высокопоставленные фейри принимают то же самое вещество, что они высыпают в море, чтобы на них не действовала соль, я понял, что Данте солгал мне в лицо.

— Он знает, что ты знаешь?

— Он знает.

Когда я приподнимаю бровь, Лор продолжает:

— Он заблокировал все три входа в туннели в Ракокки, которые удалось подорвать Антони и его команде.

— Значит, Антони застрял в туннелях вместе с моей бабкой и матерью?

— А также с Юстусом Росси и тем несчастным, которого отправил Данте для охраны женщин.

Под землёй. Они все находятся прямо под нами.

— Как нам их вытащить?

— Нам?

Верно. Я же подписала контракт о том, что останусь здесь.

— Тебе.

Он обхватывает мой подбородок пальцами и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

— Фэллон, это не наказание.

— Ha fios.

Улыбка, возникшая на его лице, когда я использую язык воронов, напоминает мне солнце, которое появилось из-за горизонта и начало заливать землю своим светом.

— Какой же это подарок, слышать, как ты говоришь на моём языке.

Он проходится носом по моей шее, и, Святой Котёл, мои кости превращаются в тесто.

— Можешь сказать что-нибудь еще?

— Могу.

Я демонстрирую ему. И хотя моё произношение неправильное, а структура предложений всё ещё оставляет желать лучшего, он улыбается мне с такой гордостью, что это согревает мне сердце.

— Постарайся использовать язык воронов, когда вернётся твой отец.

— Чтобы отвлечь его от намерения тебя убить?

— Ты только что прочитала мои мысли, птичка?

— Вообще-то, нет.

— А ты бы хотела прочитать мои мысли?

— А хотят ли змеи плавать?