— Платье или штаны?

Её голос звучит приглушенно, словно она сейчас зажата между рядами невероятно плотной одежды.

— Ни то, ни другое.

Она появляется из каменного грота, держа в руках несколько вешалок, которые стучат друг о друга, словно кости.

Я качаю головой, что лишь усиливает пульсацию в моих висках.

— Я не надену ничего из этой одежды.

— То есть ты собираешься ходить в этом полотенце до конца дня?

Оно едва прикрывает мои интимные части тела. Я осматриваю комнату в поисках штанов Джианы, но не нахожу их.

— На одной из штанин было винное пятно, поэтому я их выбросила.

— Что значит, ты их выбросила? Куда?

— В твою стиральную шахту.

— Стиральную шахту?

Она кивает на шкаф.

— В этой стене есть дверца, которая ведёт в прачечную. Удивительно, что ты ещё не изучила свою новую комнату.

— Это не моя новая комната; это моё временное подземелье.

Сибилла закатывает глаза.

— Это самое прекрасное подземелье, которое я когда-либо видела.

— Это всё равно тюрьма.

— Зачем так громко спорить? Я сплю, — ворчит Фибус низким голосом.

— Действительно.

Сиб улыбается.

— Мы как раз собирались уезжать, Фибс. Я думала, что ты захочешь пожелать нам счастливого пути.

— Нет. Я просто хочу вернуться обратно в свой сон.

— Как грубо.

Сиб сдувает кудрявый чёрный локон с глаз. И хотя она ненавидит свои кудри, мне кажется, они делают её мягче.

— Итак, — она приподнимает два наряда, — платье или штаны?

— Полотенце.

Она бросает вешалки в изножье моей кровати.

— Какая же ты ворона.

Я завожу мокрые пряди волос себе за уши.

— И что это ещё значит?

— Что ты упрямая, — бормочет Фибс.

Краем глаза я замечаю его рубашку цвета зелёного яблока, и начинаю ковылять в её сторону.

— Ты же не возражаешь, если я одолжу твою рубашку?

— Единственное, против чего я сейчас возражаю, это ваша болтовня.

Я улыбаюсь.

Сиб морщит нос, когда я заменяю полотенце шёлковой рубашкой своего друга.

— Ты ведь понимаешь, что будешь пахнуть мужским потом весь день?

Фибус зарывается в помятые простыни.

— Я потею розовой водой.

Сибилла фыркает.

— Никто не потеет розовой водой, Фибс, даже чистокровные фейри.

Я нюхаю ткань, и, хотя она не пахнет, как розовый куст, она так же не так уж сильно пахнет мускусом.

Сибилла подходит к кровати, а затем прыгает на неё. Прямо на Фибуса, который начинает вопить.

— Я только хотела обняться. Ну на случай, если мы не вернёмся.

Я выпускаю ткань, которую всё еще нюхаю.

— Почему это вы не вернётесь?

Край рубашки проходится по мурашкам, которые покрыли мои бёдра.

— Ну, мы же помогли воронам вернуться.

Несмотря на то, что в голове у меня стучит, я окончательно трезвею и говорю:

— Вы также помогли Данте забрать трон.

Фибус заключает тело Сибиллы в объятия и помещает подбородок в изгиб её шеи. Он, вероятно, сдвинул свою челюсть, как он это часто делает, и только когда она вскрикивает и пытается отпрянуть от него, он понимает, что щекочет её.

— Если Данте коснётся хотя бы волоса на твоём теле, Фэллон натравит на него своего любимого ворона.

— У меня нет любимого ворона.

Он фыркает.

— Ложь-ложь. Как много лжи.

— Жаль, что она невосприимчива к соли…

Глаза Сиб сверкают, когда она прижимается щекой к груди Фибуса и смотрит на меня.

Фибус тоже смотрит, но как будто в другую сторону.

— Если Данте на кого-нибудь из вас нападёт, Сиб, я гарантирую, что Лор ответит ему тем, что отрубит кому-нибудь голову или пару конечностей. Представь, что будет, если он решит отрубить Регио его член?

— Член — это не конечность, Фибс.

Голос Сиб становится глуше, как будто раздаётся из канализации.

Я бледнею, когда вспоминаю об отрубленной голове Марко, а затем я, должно быть, падаю в обморок, потому что как только мои ресницы взмывают вверх, я вижу Сиб и Фибуса, которые склонились надо мной, сидя на корточках, и гладят меня по волосам, щекам и рукам.

— О, Боги, Капелька. Ты в порядке?

— Очевидно, что нет. Она только что упала в обморок. Зачем ты вообще вспомнил об отрубленных частях тела?