— И, возможно, он совершил бы подвиг, — добавила Корделия, — защитил меня от похитителей детей или тебя от наемных убийц. И стал бы знаменит, как Бобби Грей. Это так здорово!

— Я твою идею не поддерживаю.

— Ты ужасная зануда! Лучше назови его Дирк Боггард, это будет более стильно, чем Дерек.

Мы так и не пришли к согласию. Дирк — это имя показалось мне слишком грубым, именем, лишенным даже намека на поэзию.

— Ура! Презренный отступник вернулся! — крикнула Офелия, порхнув с лестницы и влетев в столовую.

— Какой еще отступник? — поинтересовалась Корделия.

— Дурочка, — с улыбкой ответила Офелия, — так я называю Креспена Майе. Он написал мне и предложил выйти за него замуж.

— Можно я надену на свадьбу бело-розовое платье и пояс с розовыми бутонами? — спросила Корделия. — Буду выглядеть, как у Дженис Тэтчер, когда ее сестра выходила замуж, хотя у нее совсем прямые волосы и малюсенькие глазки, и она была совсем некрасивая.

— Я очень рада, — откликнулась я довольно вяло — перспектива породниться с Креспеном не казалась мне особенно привлекательной. — Мы, наверное, были несправедливы к нему.

— Нет, лучше желтое платье, — рассуждала Корделия, — и пояс с желтыми розами. А то Хэрриет будет совсем глупо выглядеть в розовом.

— Да? — Мне вовсе не хотелось обсуждать все эти детали. — Может, ты немного подождешь, ну, пока папу не освободят хотя бы.

— Да я вовсе не собираюсь за него замуж! — возмутилась Офелия.

— Мне даже жаль его, — отозвалась я, — ведь он наверняка влюблен в тебя.

— Правда? Знаешь, сколько людей в меня влюблены? Я не могу выйти замуж сразу за всех. Как-то его мать сказала, что я бессердечная и порочная. Ха! То же мне аргумент. — Я не сомневалась, что Офелия действительно думает так, как говорит. Мне было всерьез обидно за Креспена. Ему, наверное, следовало поменьше упоминать о своей матери, в переписке и в разговорах с моей сестрой. — Надо же, он вообразил, что я стану терпеть рядом этот призрак престарелой виконтессы. Да он просто дурак! Если бы у меня, как у его мамочки, были бородавки, то я бы не посмела даже на глаза людям показываться.

— У нее что, есть бородавки? — с интересом спросила Корделия.

— Целых две. На подбородке, огромные и отвратительные.

— Бедная женщина… — заметила я.

Глаза Офелии сверкнули:

— Что ты ей сочувствуешь? У меня такое впечатление, что ты бы с удовольствием заставила меня выйти замуж за Креспена, чтобы я зачахла среди их мрачных развалин под надзором этой ведьмы. Терпеть не могу, когда ты строишь из себя святошу.

— Я ничего не строю, — во мне уже росло раздражение. — Просто меня бесит, что ты ценишь в людях только красивую внешность. Знаешь, никто по доброй воле не хочет быть уродливым.

— Господи! — Офелия встала из-за стола и вышла из комнаты.

— Не обращай внимания, — сказала мне Мария-Альба, — она просто коза.

— Коза?

— Да, злится — и все тут.

— А по-моему, она ищет козлов отпущения. Разве я сказала ей что-то обидное?

— Вовсе нет, — успокоила меня Корделия, — ты иногда бываешь несносной, но все равно ты моя самая любимая сестра.

— Спасибо… — мрачно ответила я.

Я ненавидела ссоры и скандалы и теперь не могла себе простить, что сама затеяла этот неприятный разговор. Но иногда Офелия способна была вывести меня из равновесия своим злословием и ядовитыми отзывами о людях, с которыми она, однако, продолжала поддерживать отношения.

Я чувствовала себя разбитой и потерянной, не находя, чем мне заняться, пока Мария-Альба накладывала завтрак Дирку и Марку-Антонию. Они сидели рядом. Марк-Антоний пригнулся к полу и затаился в позе охотника. Дирк вертелся у него за спиной, нетерпеливо высматривая, не подали ли еще его миску.

Мария-Альба собрала вымытые чашки и начала вытирать их, и тут я заметила, что выглядит она очень усталой, — руки у нее дрожали. Чтобы приготовить бисквиты и прочие деликатесы к завтраку, она поднялась рано утром. Бессонница была плохим симптомом, всегда предвещавшим для нее серьезные проблемы со здоровьем. Мне страшно было подумать, что она может снова попасть в психиатрическую клинику. Ее болезнь означала бы наступление полного хаоса в доме. Никто не смог бы взять на себя все заботы, никто не смог бы следить за порядком с таким умением и ловкостью. Во всем этом была изрядная доля моей вины — это я затевала бессмысленные ссоры и создавала вокруг себя нервозную атмосферу.

— Ты скотина, Хэрриет! Злая стерва! — воскликнул Брон, войдя на кухню. Он был в домашнем халате — вероятно, только что встал с постели, а в руках держал утреннюю газету. — Я даже не хочу больше называть тебя сестрой. Ты мне больше никто. Даже разговаривать с тобой не буду. И любой бы так поступил на моем месте после этого…

Я опешила от неожиданности. Но, посмотрев на брата, поняла, что он не разыгрывает меня и не притворяется.

— Что такое? Что я сделала?

Брон протянул мне газету и ткнул в нее пальцем: